Тридевять небес

Глуховцев Всеволод Олегович

Кратким кивком студент подтвердил, что понимает. А помощник машиниста как будто разволновался, порядком отхватил из чашки и заедать ничем не стал, лишь губы вытер заскорузлой ладонью. Коньяк ли подхлестнул его, память ли – Бог ведает, но заговорил он пылко, от сердца:

– Меня всегда тянуло к знаниям, к ученью, сколько себя помню. Да не сложилось вот. Отец был слесарь, превосходный мастер, золотые руки. Что касаемо железа, все что хочешь мог сделать. Мог бы порядочные деньги иметь… собственно, отчасти и имел, да только пил до полного недоумения, так и допился, помер. Я в городском училище тогда учился, четыре класса окончил. Был первый

ученик в классе. Но… собственно, это и есть maximum моего регулярного образования. Вынужден был пойти работать, и дальше все самоучкой…

– Но вы, очевидно, немало читали, – серьезно сказал студент, слушавший очень внимательно.

Он был не так уж и юн, но и на «вечного студента» не похож – из тех, что до первых седин бесплодно болтаются по университетам, больше по коридорам, чем по лекционным залам, занимаясь не столько наукой, сколько «общественным делом» – за этими словами стараются они спрятать свои неопрятность, лень и худое честолюбие. Нет, этот был совсем не таков. В холеном правильном лице, в гладком изяществе всего облика подспудно, но безошибочно читалась порода: несколько дворянских поколений должны пройти, чтобы из мельчайших черточек быта, воспитания, общения незаметно сформировалась такая вот завершенная гармония осанки, жестов, речи, выражения лица – точно все это создано одним мгновенным росчерком умелого художника, без всяких ученических помарок и сбоев. Конечно же, собеседник рядом с ним смотрелся невзрачно – его-то рисовал не мастер, но подмастерье: мучительно, угловато, хмурясь и потея… Но старался. И сделал массивное, с тяжеловатой челюстью, с твердым взглядом лицо человека, способного наверстать то, что не дали предки. И не было в нем округлой мягкости, столь характерной для русского облика; хотя и странного ничего: мало ли из каких народов и племен слагалась Российская империя, как гоняли племенные волны с запада на восток, с востока на запад…

– Это да, – столь же серьезно ответил помощник машиниста. – И на публичные лекции старался ходить. Правда и в том системы не было, да и быть не могло. Когда свободное время выпадало, тогда и ходил, все, мол, на пользу…

– Положим, так, – студент усмехнулся. – Резон в том есть. Но отчего же вам не сосредоточиться на вашей технической стезе? Вы человек энергический, полагаю, сумели бы добраться до института путей сообщения, благо, таковой имеется…

Железнодорожник упрямо и чуть хмельно замотал головой.

– Нет, – сказал он. – Не тянет. Работаю из хлеба насущного. Не скрою, работник я неплохой, начальство ценит. Да только интересно мне совсем другое. Знаете, я давно приучился за людьми наблюдать, нашел в том вкус и толк. Стал даже записи вести.

Лицо его при этом приобрело неуверенно-школьное выражение. Но студент лишь поощрительно кивнул:

– Дневник наблюдений.

– Да.

Железнодорожник подобрался, сдвинул плечи. Руки твердо легли на стол.

– И вот что я хотел… Мне тут повезло попасть на лекцию, читал ваш collega… Некто Румянцев Леонид Петрович.

Услышав это имя, студент ожил необычайно:

– Да что вы! Румянцев?! Как же, как же… Так вы на его лекции были? Вот браво! Полагаю, под впечатлением остались?.. Ну, еще бы! Мне ведь довелось не просто знать, но сотрудничать, и надеюсь, еще придется. Прекрасный исследователь, надежда нашей науки, я бы сказал…

Тут медик вгорячах хватил коньяку, разрумянился, понес о роли народного просвещения, о важности приобщения широких

масс к знаниям, культуре… Говорил, говорил – а помощник машиниста слушал, смотрел, не меняясь в лице и взгляде, сильные руки неподвижны – и совершенно не понять, что он думает насчет барского красноречия. А студент вдруг сообразил, что в его речи могли бы нечаянно прорваться нотки снисходительного превосходства. Он смутился:

– Простите… Вы только не истолкуйте превратно моих слов. Я несколько увлекся и, возможно, позволил себе…

Помощник засмеялся:

– Ну что вы! Никак подумали, что ненароком чем-то меня задели?

– Признаться, близко к этому…

– Да это все пустое. Я все понимаю, вижу вашу искренность. Давайте к сути дела! Я пытался найти Румянцева и не смог…

– И не найдете в ближайшее время. Убыл в действующую армию. В психиатрический госпиталь… Да-да, представьте себе! Эта война, черт бы ее побрал, задает задачи нашему брату. Помимо ранений головы, контузий и тому подобного, еще, изволите ли видеть, девятый вал травм психических. Острые психозы, шоковые аффективные реакции. Ну, понимаете ли: артиллерийские обстрелы, газовые атаки – ничего подобного раньше не было, психика не выдерживает… Вот и командировали Леонида Петровича. В Галицию.

Железнодорожник терпеливо кивнул:

– Так мне и сказали. И посоветовали обратиться к вам.

– Ах, вот как! Что же вы сразу-то не сказали? – в голосе медика прозвучал азартный укор ученого, по-детски убежденного, что все на свете чепуха в сравнении с предметом его интереса. – А я-то не могу взять в толк, чего же вы хотите!..

Помощник машиниста, улыбаясь, чуть развел плечами: извините, дескать, не смог изложить кратко и ясно. А психолог разгорался все пуще, коньяк в чашках убывал, пока не исчез вовсе. Потребовали еще по одной порции «чая».

– Скажите, а вы Румянцева откуда знаете?

– А он семинары у нас вел лабораторные. Но сошлись мы не на этом. Это рутина, школярство, – студент небрежно отмахнул рукой. – Дело в другом. Он… а вернее, они – целая исследовательская группа, нащупали кое-что прелюбопытное. Есть ли в человеке скрытые возможности?.. То есть, с этим и спорить не приходится: есть, разумеется. Как их раскрыть? – вот в чем вопрос.

Помощник смотрел цепко, понимающе.

– Новая методика, – сказал он утвердительно, но все же с оттенком вопроса.

– Тоже верно, – подтвердил студент. – Да вот позвольте, я вам все сейчас наглядно изображу… Человек! Поди сюда, любезный. Послушай, есть ли у вас бумага?

– Писчая?

– Она самая.

– Найдем.

– Отлично, тащи.

Половой – светло-русый паренек с простецким, но неглупым, неуловимо-приятным лицом, проворно сбегал куда-то за стойку с армянином, принес лист дешевой серой бумаги:

– Пожалуйте!

– Вот благодарю, – студент мягко, ласково посмотрел на юношу. – Ступай, братец, понадобишься – кликнем… Так вот, смотрите.

Карандаш у него имелся свой – новенький, аккуратно очиненный. Его острие уже было кольнуло серый лист, но неожиданно студента осенило.

– Кстати! Позволите небольшой психологический экзамен?

– Да сколько угодно.

– Превосходно. Вот этот парнишка, что лист принес… Что вы про него можете сказать?

Железнодорожник испытующе взглянул в глаза экзаменатора, затем, полуобернувшись, рассмотрел суетившегося неподалеку официанта, затем вернулся к разговору:

– Это что, по методу Шерлока Холмса?