Тридевять земель

Бояндин Константин Юрьевич

Ледяной ручеёк по спине.

— С этого места можно подробнее?

— Минутку, – Миранда сходила и взяла ещё два стакана с коктейлями. – Пейте. Вы много сил потратили, вам нужно. Давайте я позже расскажу, когда в парк выйдем.

– - -

Парк вокруг Арены особенно красив. Здесь растут старейшие на планете деревья – например, дуб Цезаря, посаженный в первый год новой эры. Всё пережил – двести с лишним атак нечисти на вновь основанный Рим, прохождения торнадо и землетрясения.

Именно под этот дуб они и пришли.

— Марина не просила меня не рассказывать

об этом, – Миранда присела на скамейку, кольцо которых окружает дуб. – Это было в ту ночь, когда мы спаслись на плоту. Мы не знали, что корабль не погиб целиком, что он смог восстановиться и много людей уцелело – кроме наших с ней родителей. Мы вообще думали, что остались одни в мире. Ночью ей стало плохо. Потеряла сознание, лежала с открытыми глазами – знаете, как стёклышки, ничего живого. И Луна, она полная была, и ни ветерка. Я тормошила Марину, помню, полночи плакала над ней. Показалось, что её сердце не бьётся. А потом она села, и прямо как вы вчера – начала говорить на странном языке. И меня не узнала. То есть, не сразу узнала. Мне показалось, она другой стала в тот момент. Другим человеком. Нам с ней по шесть лет было, я так обрадовалась, что она очнулась, что не стала потом никому рассказывать.

— Потом вы ей рассказывали?

— Несколько раз. Она очень удивилась – говорила, что не помнит ничего такого. Говорила, что ей часто снится красивое место, с деревьями, с большим домами вокруг, и что кто-то склоняется над ней. Кто-то с неприятным лицом, словно чудище. И она всегда просыпается в этот момент.

Артём прикрыл глаза. То, что самому примерещилось там, на поляне с волками – ночь, парк возле их офисного здания, дорожки и кусты. Судя по тому, что видел он небо – лежал на спине. И кто-то нагнулся и спросил, «Вы спите»? Голос, помнится, показался неприятным.

— «Вы спите»? – произнёс Артём. Миранда вздрогнула.

— Повторите, – попросила она. Артём повторил, и Миранда вновь вздрогнула, поднесла ладонь ко рту.

— Слушайте, мне страшно, – помотала она головой. – Вы что, сговорились? Именно это она сказала тогда на плоту. Но такого не может быть! Это было двадцать лет назад!

— И вы всё запомнили?

— Я так тогда испугалась, а потом так обрадовалась, что запомнила на всю жизнь.

— Думаете, стоит Марину расспросить?

— Ни в коем случае. Доктор Ливси сказал, что у неё серьёзная психологическая травма. Наверное, из-за того, что была неграмотной, и постоянно боялась, что всем станет известно. Убила бы того, кто дал ей тогда сломанный переводчик! Ортем, – Миранда взяла его за руку. – Пусть всё залечится. Пусть сама об этом заговорит, если захочет, хорошо?

Артём кивнул.

— Договорились. Что дальше в моей программе на сегодня?

— Ваш медицинский обед. Только попробуйте не съесть весь шпинат! Потом – вы хотели съездить к доктору Ливси, отдать ему те капельки. Мерзость какая! – Миранда содрогнулась. – Знаете, словно живая на ощупь. Нам когда учебные материалы по нечисти показывали, про её клетки, очень похоже было – бывает «ртуть», такие живые капельки, знаете, если заползут к вам в обувь или ещё куда,

и вам вовремя не помогут – всё, конец. В течение суток станете биомассой. Ой, простите, что аппетит порчу!

– - -

Доктор Ливси озадаченно смотрел на «капельки» в микроскоп, просвечивал разными сканерами.

— Ничего не понимаю, – сообщил он. – Вы в курсе, что такое биомасса? Так вот, она состоит из белкового вещества, протоплазмы, в которой всегда есть контроллеры, такие специальные клетки – они управляют биомассой и управляют созданием произвольных тканей нечисти. Я могу ошибаться, но в этой массе есть аналогичная протоплазма. Но ни одного контроллера – просто питательный, простите, бульон и частично растворённый пластик, остатки переводчика. Никогда такого не видел. Возьму-ка я у вас кровь на анализ…

— Доктор, я ошибаюсь, или вам нравится брать от меня кусочки и исследовать?

Доктор широко улыбнулся, поправил пенсне.

— Разумеется, нравится. Вы все уникальны, друг мой. У каждого есть нечто настолько необычное, что диву даёшься. Например, если кровь Виктора Маккензи попадает на сплавы с высоким содержанием железа, то в месте контакта металл в течение нескольких минут растворяется – получается нечто подобное такой вот капельке. И так со всеми, с кем я имел дело.

— Но вы исследуете лично меня, верно? То есть за каждым дросселем закреплён врач, который его изучает.

— Верно, – доктор склонился над микроскопом. То есть тем, что он называет микроскопом – похоже на два установленных параллельно стеклянных прямоугольника. На один кладётся препарат, на втором виден он же в увеличении. Чрезвычайно удобно! – И я рад, что смог добиться назначения к вам. Вы уж простите за неудобства со сдачей генетического материала. Я, видите ли, прагматик и циник. Что угодно может случиться и с вами, и со мной, в любой момент.

— Понял, доктор, можете не продолжать. Если не секрет, сколько детей из одной такой сдачи может получиться?

— Ну, мы действуем экономно. Думаю, до двух сотен, может – больше. Мы следим, кто чей отец, чтобы не допускать близкородственного скрещивания, не беспокойтесь.

— И часто нужно будет «сдавать материал»?

— Чем чаще, тем лучше. В нашем несовершенном мире у мужчин после тридцати пяти резко снижается плодовитость. Это – наша главная головная боль. Пока у вас столько сил и, простите, такое качество – будете сдавать часто. А кому сейчас легко?

— Скажите, доктор, – Артём остановился у дверей. – Какой язык для вас родной? На каком вы говорите сейчас?

— На английском. Мне очень понравился тот сонет, что вы исполнили – от всего сердца говорю. Может, зайдёте как-нибудь, что-нибудь ещё исполните? Аудиторию я обеспечу.

— С удовольствием, сэр. Здравствуйте!

– - -

— Госпожа Красс! – доктор всплеснул руками. – Вы пришли мне жестоко отомстить, я помню.

— Да нет, доктор, живите, что уж. Ради всех стараетесь. Я хочу быть его ассистенткой на… на процедуре. Можно?

Доктор и глазом не моргнул.

— Туда допускаются только люди с медицинским образованием.