Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
Шрифт:
— Ему не понравится такая перспектива.
— Скорее всего.
— Это разобьет их сердца, — заметил Снейп.
— Разбитое сердце учит нас понимать самих себя, — возразил Дамблдор. — Оно открывает нам свои секреты.
— А я считал вашей политикой невмешательство, — произнес Снейп, махнув палочкой в сторону дальнего котла. Пламя вспыхнуло и погасло.
— Так оно и есть. Я не вмешиваюсь.
…И был пляж, и вода все прибывала и прибывала — волны наступали на побережье. Над головой тяжело толкались серые облака, напоминавшие стальные
Ураган влетел в разум Гарри, вернув его одним ударом в явь. Гарри рывком сел на кровати, весь обмотанный простынями, и попытался восстановить дыхание.
Он не помнил, что он видел во сне, — да и видел ли вообще хоть что-то. Было только чувство неопределенного, но непреодолимого отчаяния, пронзившего его насквозь и имеющее невероятную силу. При этом у него было совершенно четкое ощущение, что это не имеет отношение ни к боли Драко, ни к его покинутости. Мысли и чувства Драко, даже профильтрованные через собственное сознание Гарри, отличались безошибочно узнаваемой формой и цветом — как отличаются отпечатки пальцев разных людей.
Малфой? — наудачу подумал Гарри и совсем не удивился, не получив ответа. Свесив ноги с кровати, он вслепую пошарил под ней в поисках своей мантии-невидимки и набросил её на плечи. Он тихо крался через почти пустую спальню мальчиков, стараясь не разбудить Симуса — тот сладко спал с улыбкой на губах, подмяв под щекой подушку, немного напоминая херувима. Он так и сиял здоровьем. Гарри почувствовал укол горечи и возмущения, которое тут же сменило чувство вины.
Ночные коридоры были пусты и тихи, дверь в лазарет плотно закрыта, но Гарри, использовав всю развитую за годы шныряния по округе осторожность, приоткрыл ее и шагнул в комнату, захлопав глазами от неожиданно резкого света. Сквозь огромные — от пола до потолка — окна лился лунный свет, такой яркий, что от него болели глаза, а занавески вокруг кровати Драко казались языками белоснежного пламени.
Шагнув, Гарри отодвинул занавеску, звякнули металлические колечки. Драко лежал на кровати на спине, сжатая в кулак левая рука лежала поперек груди, правой рукой он прикрывал себе лицо. Пижамная рубашка задралась, обнажив торс, и лунный свет прочертил темные полоски между его ребер — они совсем не понравились Гарри.
— Эй, — позвал он, — Малфой.
Рука соскользнула с лица, и Драко поднял на него глаза, в которых мелькнуло удивление, смешанное с весельем.
— Я тебя разбудил, да? — спросил он.
— Да. Что — кошмар?
— Ага, — Драко сел, привалившись спиной к стене, у которой стояла кровать, одернул вниз пижаму и пожал плечами. — Да нет, я в порядке. Просто вот лежал тут и размышлял, — пояснил он, как само собой разумеющееся. Тон его голоса отчетливо дал понять: «Я не хочу об этом говорить».
— И о чем ты думал?
— Ну, сам понимаешь: великие вопросы, которые задает нам жизнь: почему бутерброд падает маслом вниз, почему кошка приземляется на четыре лапы и что будет, если привязать бутерброд кошке на спину и бросить
— Поверить не могу, что это именно то, ради чего я проснулся.
Драко слабо усмехнулся:
— Ты можешь не оставаться, со мной все в порядке.
Гарри взглянул на него и хотел ответить, что останется, если это нужно, но Драко никогда бы не попросил его о помощи, даже если бы действительно нуждался в ней. Драко вообще никогда не признавался в том, что в ком-то нуждается, считал, что словесное выражение его собственных желаний суть бессмысленная суета. Он относился к тому типу людей, кто, истекая кровью от смертельной раны, могли бы сознаться, что в их жизни случались деньки и получше. Драко никогда бы не признался, что ему необходимо противоядие, чтобы избавить от убивавшего его яда. Нет, Драко ничего бы не сказал.
Драко взглянул на Гарри широко раскрытыми удивленными глазами.
— Всё в порядке, Поттер?
— Ты снова хочешь заснуть? — ответил вопросом на вопрос Гарри.
Скрестив руки на груди и приняв свою обычную позу для сна, Драко, уставился в потолок:
— Признаться, я так не думаю.
— Ну, так я останусь, — Гарри уселся на стул у кровати и облокотился на ночной столик. Он был усталым и слегка встревоженным. Ветер слабо посвистывал в оконных рамах. — Слушай, а почему ты спишь в такой позе, Малфой?
— Какой? — покосился на него Драко.
— Такой, — Гарри скрестил руки на груди, коснувшись ключиц кончиками пальцев.
— Ой, сам не знаю. Отец приказывал домашним эльфам забирать у меня зимой одеяла — считал, что это сделает меня сильнее, пойдет мне только на пользу. Чертовы промозглые ночи… Я до сих пор мерзну — правда, думаю, что по большей части, от воспоминаний…
Гарри мимоходом обдумал еще мириад причин для ненависти к Люциусу Малфою.
— Некоторые вещи ты никогда не забудешь, — наконец сказал он.
Драко закинул руки за голову.
— Ты спал в шкафу, — заметил он, — да?
Гарри кивнул и уткнулся подбородком в колени. Ему нравилось, как говорит об этом Драко — без излишних сантиментов, без жалости и ужаса, словно подразумевая само собой разумеющимся, что некоторые спят на кроватях с пологами, а другие выбирают для этого буфеты.
— Там, наверное, темно. И маловато места, — Драко по-прежнему смотрел в потолок. — Просто, ты до сих пор всегда кладешь всё, что может понадобиться тебе утром, справа, и хватаешь это, не глядя, — словно привык вставать, не зажигая света. И еще ты не ворочаешься, когда спишь. Похоже, ты не раз падал на пол с кровати.
— Что ты знаешь о боли, если ты не приземлялся на паука посреди ночи! — рассмеялся Гарри.
— О, мне ли не знать, Поттер: вспомни, у нас были гигантские пауки.
— Ммм, — острая боль кольнула Гарри, и он отвел глаза. Занавески вокруг кровати слабо покачивались, шелестя, как мягкая высокая трава. Гарри подумал о тех людях, у которых в морозы начинали ныть потерянные конечности — у Гарри ныло все тело, когда он терял близких ему людей.
— Думаешь об Уизли? — спросил Драко. Подложив руку под голову, он повернулся к Гарри. Лунный свет, льющийся сквозь стекло, сделал его глаза серебряными дисками.