Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas

Клэр Кассандра

— Да, — отрезала Гермиона. — Именно поэтому ты и лежишь на полу. Я не смогла тебя поднять, а пользоваться магией не хотела — думаю, на сегодняшний вечер магии уже вполне достаточно. Гарри всегда говорил, что если ты когда-нибудь позволишь себе по-настоящему оторваться, то у Хогвартса снесёт крышу. Полагаю, он не ошибался.

Её монотонный голос начал его беспокоить.

— Как долго я так провалялся? Ты уже переоделась в пижаму…

— Пришлось, — равнодушно пояснила она. — Ты меня с ног до головы закашлял кровью.

— Ох, — Драко ощутил, что новая информация, наверное, должна бы его встревожить. Но всё, что он чувствовал, — только усталость. — Я думаю, что отельные эльфы всё постирают. Я им заплачу…

Хлоп!

Драко

едва увернулся, когда фляжка, что сжимала в руках Гермиона, просвистела у него над ухом, звонко ударилась об пол и откатилась в сторону. Он с недоумением уставился на девушку.

— Да, как ты смеешь, — прошипела она, — как смеешь сидеть и делать вид, что произошедшее, связано только с прачечной?!

— Я не сказал, что только с прачечной, — возразил Драко, стараясь говорить как можно рассудительнее, но в тот самый миг, когда слова сорвались с губ, Гермиона схватила стеклянный подсвечник с кофейного столика и запустила ему голову. Драко успел пригнуться, и стеклянные осколки запрыгали по полу. — Эй! — запротестовал Драко. — Ты можешь меня ударить!

— И отлично! — завопила Гермиона. Теперь, когда она приподнялась и стояла на коленях, Драко вдруг с необычайной чёткостью увидел перед собой худенькую растрёпанную девчонку, влепившую ему когда-то пощёчину. Тогда им было по тринадцать. Это была первая вещь в жизни, оглушившая его по-настоящему. — Да, я просто мечтаю тебя ударить! Ты, вообще, соображаешь, что делаешь, — бестолковый… бестолковый ублюдок! Тебе же нельзя пользоваться магией! Я тебе говорила, Снейп тебе говорил — ты хоть кого-нибудь слушаешь?! Думаешь что — он пошутил? Тебе нельзя использовать магию, потому что ты умираешь, а она забирает и твои силы, и силу противоядия — всё то, что поддерживает в тебе жизнь! А ты берёшь и устраиваешь дурацкую истерику — мне даже подумать страшно о цене, которую ты за неё заплатил: неделя жизни? Две? И ради чего? Да просто так! Ты всё равно не получил, чего хотел, — тебе бы не помогло, даже если бы ты выжег то место дотла.

— Я разозлился, — пояснил Драко. — Надоело жить, словно, вот-вот отдашь концы.

— Ты действительно вот-вот отдашь концы, — яростно перебила его Гермиона. Прикинув, чем бы ещё швырнуть, она схватила со стола тяжёлую керамическую кружку и запустила ею в стенку. Та раскололась вдребезги. Драко сморщился, но Гермиона, похоже, утолила свою злость и теперь почувствовала себя лучше. — Тебе не просто надоело жить под страхом смерти, тебе, вообще, чертовски надоело жить. Я должна давать тебе противоядие. А ты отправляешь в местечко вроде Многосущного борделя, даже не побеспокоившись о портключе, чтобы вернуться обратно. А потом устраиваешь потрясающее суицидальное представление. Если бы меня рядом не оказалось, ты был бы уже трижды мёртв, и, судя по тебе, тебе абсолютно плевать. Тебе, вообще, — на всё плевать. Ты хоть понимаешь, что это нечестно? Ведь меня он тоже бросил, ты же знаешь… — её голос затих, но Драко молчал. Он по-прежнему лежал, не сводя с неё глаз. Ярость и краска медленно уходили с её лица. Она прикусила губу.

— Скажи что-нибудь, — прошептала она.

— Каждый раз, когда я открываю рот, ты начинаешь швыряться, — заметил Драко.

— Сейчас не буду — просто скажи что-нибудь.

Драко вздохнул. Он чувствовал усталость.

— Это не связано с Гарри, но если хочешь — что ж, пусть будет так. Да, тебя он тоже бросил, но зато не оставил тебе письма, в котором написано, что его тошнит от одного взгляда на тебя и ты его достала, правильно?

— Тебе он этого тоже не написал, — возразила Гермиона.

— Да, может, там не было написано именно этих слов, но суть-то не меняется — просто Гарри не такой человек, чтобы выражаться напрямик. Во всяком случае, он отказался существовать в моей голове, как в слишком отвратительном месте. И я не могу его обвинить: я и сам себя не слишком-то люблю.

— То, что думает Гарри,

не имеет к произошедшему никакого отношения, — сказала Гермиона. — Я люблю Гарри. Но он — ненадёжный. И ты не должен жить или умирать, завися от его мнения. Я не знаю, зачем и почему он написал тебе такие слова, я пытаюсь верить, что на то были серьёзные причины. И пытаюсь верить, что это не имеет значения: в конце концов, он ушёл, и теперь мы должны смириться и жить дальше. Вот только меня обуревают страшные подозрения, что ты жить не хочешь.

— Знаешь, Гермиона, это не твоё дело — пытаться сохранить мне жизнь. Я бы не стал тебя винить, махни ты на меня рукой. Да и никто не стал бы.

Она содрогнулась, внезапно осознав, какая она маленькая. В лучшие времена Гермиона была бы этим только довольна — она и, правда, была худенькой, особенно сейчас, за последние недели все они здорово потеряли в весе.

— Ты что — действительно, думаешь, что мне нравится быть ответственной за тебя? — прошептала она. — Да меня уже тошнит от ответственности. Меня уже тошнит от постоянной заботы о ком-нибудь. Вот только кто, кто этим будет заниматься в противном случае? Сначала ушёл Рон — и я потеряла его, но решила: «ладно, не беда, я пока что-нибудь придумаю, а потом, глядишь, он и сам вернётся». Потом настал черед Джинни, и я снова сказала, что смогу обойтись и без неё. Потом — Гарри. Я приказала себе заняться его поисками и знала, что только в этом случае смогу продолжить жить. Но случись что-нибудь с тобой… Если и ты меня покинешь… у меня тогда никого не останется, я не смогу сделать это одна, я никогда не была одна… Всё, что я когда-либо делала, я делала с Роном и Гарри… — у неё перехватило дыхание, она осеклась и спрятала лицо в ладонях. — Зачем я тебе всё это наговорила…

С большим трудом Драко сел. В груди нарастало странное напряжение, словно он не мог нормально дышать. Он распростёр к ней руки, и Гермиона, удивлённо взглянув на них сначала, проползла по полу на коленях и полу-упала, полуприльнула к его груди, уткнувшись в него лицом.

Он сомкнул объятия. С учётом его состояния, удивительно, что он, вообще, мог удержать её, не заваливаясь назад. Признаться, поза, в которой они оба находились, была весьма неудобной: Гермиона сидела у него на коленях, упираясь своим коленом ему прямо в грудь.

— Ты меня пнула, — заметил он. Она подняла взгляд — лицо поблёскивало от слёз, а на его рубашке остались влажные пятна. Она улыбнулась, заставив его подумать, что она такая же, как и Гарри, — в её глазах тоже вспыхивал огонёк, когда она улыбалась, и это придавало лицу удивительную красоту.

— Я не хотела тебя раздавить, — виновато произнесла она.

— Конечно…

Она снова прильнула к нему и замерла. Он опустил глаза к её нежной шее, такой бледной и такой беззащитной между белым воротничком пижамы и прядями тёмных волос. Девушка продолжала вздрагивать, но уже не так резко и сильно. И он, впервые за много дней снова почувствовал чью-то боль помимо своей собственной — это удивило и напугало его, и объятия сами собой стали крепче. От Гермионы исходил слабый запах противоядия — белладонна, горькое алоэ — аромат цитрусов и крови. Не осознавая, что он делает, он назвал её по имени, она взглянула на него удивлёнными глазами, обрамлёнными тёмными ресницами, и в этот раз он её поцеловал.

Она совсем не испугалась, её руки сомкнулись на нём, неловко взлетев на плечи и скользнув за шею. Он почувствовал, как они холодны. Она не пыталась отстраниться. Он прижимал её к себе, обнимая за талию, и тянулся к её губам, ощущая, как колечко, что подарил ей Гарри, стало преградой между их прильнувшими друг к другу телами.

Силы покинули Драко, и он упал на спину, стискивая её в объятиях; они рухнули на пол, запутавшись в собственных руках и ногах, он слышал, как Гермиона охнула от удивления, но прежде, чем успел спросить или сделать что-то, она успокоила его, коснувшись пальцами его губ.