Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
Шрифт:
— Мне тут нравится, — сообщил Том. — Я бы даже не стал отсюда спускаться.
— Не сомневаюсь. Но я должен кое-что тебе дать.
— Ну, так иди сюда.
Люциус послушно поднялся и подошёл к окну. Юноша с недоброй улыбкой следил за ним сверху. Волосы, по-прежнему золотые, уже начали едва заметно завиваться, как это было у самого Тома: у висков и на шее. Другими словами, даже несмотря на все различия, юноша становился всё больше и больше похож на молодого Тома Реддла, каким тот когда-то был. По
Sic oculos, sic ille manus, sic ora ferebat.
— Мне отсюда всё видно, — Том легонько постучал по темнеющему стеклу. — Отсюда я могу взирать на мир.
— На самом деле, только на Лондон.
— Сегодня Лондон, завтра — весь мир, — Том рассмеялся, запрокинув голову.
— Я бы хотел, чтобы бы ты вёл себя поосторожнее, — заметил Люциус. Едва они вошли в кабинет, он наложил Звукопоглощающие Чары, поэтому был уверен в том, что их не подслушивают, и всё же присутствие Тома в кабинете не давало ему расслабиться.
— А с чего ты решил, что я неосторожен?
— С того, что вся твоя рубашка залита кровью.
Том опустил взгляд. Это соответствовало действительности: несмотря на чистые руки, манжеты белой рубашки оказались забрызганы кровью, словно он грёб по чернильной реке.
— И, правда…
— Что ж, — заметил Люциус, — убийство, вообще, не очень опрятное занятие.
Том легко спрыгнул с подоконника. Он был на несколько дюймов ниже Люциуса.
— Эти убийства в последнее время… Три трупа за три дня… я чувствую себя удивительно живым. Как по-твоему, я похож на живого, Люциус?
Люциус взглянул на него: горящие лихорадочным румянцем щёки, светлые чуть вьющиеся волосы, жёсткая линия изящно очерченного рта.
— Я хотел тебе кое-что дать.
— Только что-то одно? — шёлковым голосом уточнил Том.
— Будь у меня ещё хоть что-нибудь ценное, я бы отдал тебе всё, но я хочу отдать тебе это, — Люциус протянул ладонь — на ней лежало кольцо, которое он когда-то дал сыну. Гриф с распростёртыми крыльями и печатью Малфоев на обороте. — Трижды поверни его на пальце, и оно приведёт тебя ко мне. Если я тебе понадоблюсь…
— О, благодарю, Люциус, — Том принял кольцо. — Странствующий рыцарь — как всегда. Как и твой сын, если не ошибаюсь. Я правильно помню? — он недовольно сдвинул брови и взглянул на кольцо.
— Мой сын не помешает, — возразил Люциус, — Никому из нас.
Том, по-прежнему размышляя о чём-то, подошёл к столу и взял одно из пресс-папье Люциуса, небольшую стеклянную лягушку, тут же замахавшую в воздухе прозрачными ногами. — Ты какой-то озабоченный, Люциус. В чём дело?
— Дело в том, что, если ты убьёшь Френсиса Паркинсона, нам понадобится новый Министр.
— И что с того?
— Это весьма неудобно.
— Месть не считается с удобствами, Люциус, — Том
Малфой поднял взгляд. Он давно знал и видел разного Тома, однако на его памяти тот никогда не задумывался всерьёз о своей душе — вне зависимости от того, болела она у него или нет.
— Ты недоволен, мой Лорд?
Лягушка все ещё дрыгалась в руке юноши. Том швырнул её на ковер. На его лице застыло раздражение.
— Я чувствую это сердцем. Эту… горечь. Пусть это не моё, а его сердце и его эмоции, но я испытываю что-то вроде фантомных болей, какие бывают у тех, кто лишился руки или ноги, и всё равно временами, словно, чувствуют их. Пусть боль мифическая, но от этого она не становится менее реальной. Я думал, что уничтожу её, накормив, но сейчас всё куда хуже, чем было…
Люциус был ошеломлён.
— Мой Лорд, я, конечно, не уверен, но…
— Я не могу перестать думать о ней, Люциус, все мои мысли только о ней… Жест прохожего, шёпот, закат цвета её волос — всё напоминает о ней. Это как болезнь…
Люциус почувствовал, что его брови поднимаются всё выше и выше и вот-вот коснутся волос.
— Ты влюблён?
— Вот ещё! — отрезал Том, сразу превратившись в подростка. — Я вненавижен. Да, Люциус, именно так, — лицо его обрадованно просветлело, — и есть лишь одно средство, способное меня исцелить.
— Хочешь её убить?
— Ни в коем случае, — Том приподнял тяжёлые веки, и сияющие глаза наполнились синим ядом, — я не хочу её убить. Я хочу её сломать, — его губы дрогнули, — и знаю, как это сделать. Это будет просто…
— Ты уже третий день почти не выходишь из комнаты, — произнёс Чарли. Облокотившись на коленки, он сидел на заваленном подушками и мишками диване и разглядывал сестру. — Мама уже беспокоится. С тобой всё в порядке?
— Всё замечательно, — Джинни старалась сдержать напряжение и нетерпение в голосе. Она причёсывалась за туалетным столиком. Сто раз с одной стороны, сто раз с другой — её определённо успокаивали эти монотонные движения. Не говоря уже о том, что волосам это было только на пользу: похожие на лист меди, они гладко стекали по спине. — Просто мне надо побыть в одиночестве, чтобы немного собраться с мыслями.
— Я понимаю, но всему же есть предел! Ты и вниз не всегда спускаешься, чтобы поесть: сидишь всё время взаперти и даже друзьям не пишешь…