Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
Шрифт:
Гермиона обернулась, и Гарри глубоко вздохнул: он понятия не имел, что сказать ей.
— Те иллюзии теперь выглядят не так уж и страшно, правда? — промурлыкала Рисенн, пощекотав указательным пальцем шею Рона. — Сколько партий вы сыграли? Шесть? Десять?
Рон отпрянул прочь.
— Прекрати! Не пойму, в чём смысл этой клетки, если ты можешь всюду совать свои руки? Я бы посоветовал Вольдеморту сделать прутья погуще.
— Ты скрываешь что-то, — шепнула она, и чёрные волосы занавесом упали
— Все его опасаются, — буркнул Рон, не сводя яростного взгляда со стоящей перед ним шахматной доски. Они играли пятую партию, и первые четыре он позорно проиграл, потому что не сумел достаточно сконцентрироваться. А всё дело было в том, что, на самом деле, он нехотел никакого видения: он до смерти боялся того, что мог увидеть и не мог справиться с паникой, охватывающей его при мыслях о Гермионе и Гарри вдобавок.
За Драко он не боялся — тот мог позаботиться о себе, чтобы его черти побрали.
В середине пятой игры глаза Вольдеморта с подозрением прищурились, но, к счастью, вбежал возбуждённый Червехвост и вызвал Вольдеморта из зала.
Рон мрачно таращился на шахматную доску, гадая, есть ли смысл попытаться сжульничать и надуть Тёмного Лорда, пока того нет. И обратит ли кто-то внимание, если Рон смухлюет.
— Не все боятся будущего, — заметила Рисенн, — только те, которым есть чего терять.
— И каким же образом это касается меня?
— Ты влюблён. А всем влюблённым есть, что терять.
— Ну, значит, это всех касается, верно? Ведь каждый человек кого-то любит. Даже у Малфоя есть чувства. Жалкие чувства, но всё же…
— В отношении чувств ты похож на него куда больше, чем думаешь, — и Рисенн заправила волосы за ухо. Рон торопливо отвёл взгляд: она опять оказалась практически голой. Если честно, ему бы хотелось, чтобы его заранее предупреждали о подобных намерениях.
— Я не похож на Малфоя.
— Похож, — возразила дьяволица, — любить без взаимности, любить, когда любовь приносит лишь боль, любить, когда нет права на любовь… это такая боль, которую нельзя даже произнести, возможно, нельзя даже понять, пока ты её сам не почувствуешь…
— Все имеют право любить, — пробурчал Рон, испытывая неловкость, — и, вообще, — я не влюблён. Если Малфой втрескался, то это его право, а я даже думать об этом не хочу, потому что это бе-е…
Рисенн развеселилась.
— Полагаю, что, будь на то твоя воля… — начала она и тут же осеклась, потому что огромные двойные двери распахнулись, вошёл Вольдеморт и следом за ним — Гэбриэл. И Рон, и Рисенн содрогнулись: Тёмный Лорд был в бешенстве.
— Что значит "не могли приблизиться к нему"?! — голос Вольдеморта ревел, как гудящий костёр, — чёрная мантия с кровавым подбоем взмыла в воздух, когда он развернулся, чтобы испепелить яростным взглядом бледного и угрюмого вампира. — Что
— Это значит, что я не мог к нему подойти, — сдавленным голосом ответил Гэбриэл, выглядящий теперь менее похожим на человека — слишком бледным, напряжённым и нервным. Сквозь плотно сжатые губы угадывались очертания клыков. Рон помнил рассказ Люпина о том, что вампиры меняются в лице, когда начинают испытывать голод, становясь восковыми на вид, и содрогнулся. К счастью, на него, как всегда, никто не обратил внимания. Опершись локтями на шахматный стол, юноша сидел, не сводя глаз с происходящего и стараясь не смахнуть на пол шахматные фигуры.
— Вы даже не сказали, что он окажется там. Я думал, девушка…
Вольдеморт отмёл возражение взмахом руки:
— И что — с ним ничего нельзя было поделать? Он что — использовал какое-нибудь сильное заклятье или же оказался увешан распятиями?
— Он оказался увешан юным Малфоем, — скривив губы, ответил Гэбриэл, — но не это стало помехой.
— Юный Малфой? — прищурился Вольдеморт. — Разве он не умер?
— Во всяком случае, при мне он выглядел абсолютно живым.
— Я говорю в переносном смысле — я знаю, что он жив, я, некоторым образом, поставил на него. Хотелось бы, чтобы он не умер до церемонии, хотя чрезмерное рвение Люциуса может заставить меня поменять планы. В любом случае, Поттер…
— У него при себе какое-то заклятье, — перебил Гэбриэл, — что-то вроде рунического браслета с мощной антидемонической защитой. Я не могу приблизиться к нему.
— Может, стоило бы ещё попытаться?
— Я не мог, — упрямо повторил Гэбриэл, — и никто бы не смог. Для того чтобы добраться до него, вам нужно найти какой-то иной путь.
— Я бы послал Червехвоста, — пробормотал Вольдеморт, — но он слаб и глуп… — он резко вскинул голову, и его устремлённые на Гэбриэла глаза неприятно блеснули. — Дай мне твоих слуг. Людей.
— Но это мои слуги, и подчиняются они мне!
— А ты, — напомнил Вольдеморт, — подчиняешься мне.
Рон вспомнил, что слышал на Защите о вампирах, — что те могут гипнотизировать людей взглядом. Если Гэбриэл решил сейчас испробовать нечто подобное на Вольдеморте, то потерпел крах: краткая волевая борьба закончилась полной победой Вольдеморта, Рону даже показалось, что в глазах Гэбриэла что-то съёжилось.
— Хорошо, мой Господин.
— Запомни: мне нужно то, что девушка носит с собой. Убедись, что они точно поняли — это должно быть доставлено вместе с ней. Они могут касаться серебра?
— Да, — глаза Гэбриэла скользнули к Рону. — Господин… этот мальчик… там…
— И что?
— Я мог бы поесть его?
Рон отодвинул свой стул так быстро, что на мраморе появилась царапина.
— Даже и не думай об этом, зубастик!
— Моего Прорицателя? Ни в коем случае, — произнёс Вольдеморт, — мне он нужен живой.