Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
Шрифт:
— Ты никогда не поймёшь, — в отчаянии сказал он. — Я так люблю тебя, но ты не понимаешь… Ты всегда видела во мне только лучшую сторону, и я старался быть таким изо всех сил. Но не думаю, что всё лучшее, что во мне есть, поможет мне в борьбе против Вольдеморта, Гермиона. Нет, не думаю…
— И ты не мог сказать мне это? — прошептала она. — Именно это ты так скрывал от меня?
— Да, — ответил он, чуть приподняв лицо, но, по-прежнему, не открывая глаз и безжалостно вцепившись зубами в нижнюю губу. — В основном.
— Гарри, пожалуйста, открой глаза. Посмотри
— Нет. Я не могу говорить об этом, глядя тебе в глаза. Не могу.
Она придвинулась к нему, и, наконец, легонько коснулась кончиками пальцев его лица, синяка на его щеке, почувствовав исходящую от юноши волну напряжения, словно тот прикладывал все силы, чтобы не рвануться к ней.
— Открой глаза, Гарри… — в этот раз он послушался и медленно, словно собираясь с силами, поднял взгляд, в котором она прочитала такую же безнадёжность и такое же облегчение, что были в глазах Драко во время их первой ночи в отеле на Диагон-аллее — в тот миг, когда он, развернувшись к ней на узкой кровати, распростёр свои объятия. Изнеможение боролось с облегчением, с отчаянием; Драко, наконец-то, выполнил то, чего так долго боялся, и выбора больше не существовало. В его прикосновениях той ночью Гермиона чувствовала, что она для него — лишь сон, которого он всегда боялся. Не девушка. Кара.
Такой же, как Гарри, — подумала она.
— Мне жаль того, что всё так случилось: что ты пытался предугадать мои ожидания, стать таким, каким я хотела… Если бы ты убил Червехвоста или Люциуса, я бы не любила тебя от этого меньше. Драко прав: ты герой, а это значит, постоянно оказываешься в ситуациях, когда нет единственно правильного выбора. Я люблю тебя, Гарри. Этого ничто не изменит, даже я или ты. Даже неверные решения и неправильные поступки. Я люблю тебя с того самого момента, как мы встретились, и я буду любить тебя, даже если мы больше никогда не увидимся. Я не сержусь на тебя — честное слово. У меня такое ощущение, словно всё, что я делала в последние месяцы — это ругала тебя. Прости. Я просто боялась тебя потерять.
Он протянул к ней руки, и она коснулась их, удивительно холодных, потом нежно погладила его пальцы, шрам на ладони.
— Ты, правда, не сердишься?
— Нет.
— Слава Богу. Я бы не вынес, если бы вы вдвоём взъярились на меня.
— Знаю, — Гермиона потянулась и убрала волосы у него с глаз. — Тебе нужно собраться и непременнос ним поговорить.
— Да… но что я могу ему сказать? — прядка волос из длинной чёлки упала юноше на ресницы. — Может, мне стоит немного подождать, пока он успокоится?
— Это же Драко. Он неуспокоится.
Гарри вздохнул.
— Не верится, что я мог… — вдруг Гарри осёкся и отпрянул, глядя куда-то за её плечо. Повернувшись, Гермиона увидела стоящего в дверях Драко, который смотрел на них с выражением брезгливости на лице.
— Сожалею, что вынужден прервать вашу трогательную встречу, — холодно произнёс он, — но один из твоих горшков, Гермиона, кипит.
— Ой, — подскочила Гермиона. — Ты снял его с огня?
— Ты мне сказала ни во что не соваться. Ну, так я и не совался.
— Драко, ей-богу! — Гермиона вскочила на ноги. — Я сейчас вернусь, Гарри, — бросила она безмолвно взирающему на неё с кровати юноше и выбежала прочь. Коридор был заполнен дымом, чертыхаясь, она добежала до кухни и погасила пламя.
— Ничего подобного, — возразил последовавший за ней на кухню Драко. — Уверяю тебя, мои родители были женаты.
Плита и всё вокруг было залито чёрной жижей, варево в горшке пригорело и стало абсолютно непригодно.
— Почему ты не позвал меня раньше? — негодующе поинтересовалась Гермиона.
Драко скорчил мину, но не подошёл к ней, остерегаясь заляпать вонючей гадостью дорогие кожаные ботинки.
— Не хотел вам мешать. Не хотел ослепнуть раньше времени.
Сверкнув на него глазами, Гермиона кинула пригоревший горшок в раковину.
— Там было нечего прерывать: мы просто разговаривали.
— Он в порядке? — отрывисто поинтересовался Драко.
— Пойди и спроси его сам, — отрезала девушка. Драко развернулся и вышел из кухни. Схватив полотенце, Гермиона начала торопливо вытирать руки, когда ей на ум пришла одна идея.
— Драко! — крикнула она. — Моя палочка — я забыла её на столе в спальне. Не принесёшь?
Привалившийся к стенке в коридоре Драко, раздосадовано посмотрел на неё, но пошёл в сторону спальни. Она видела, как Гарри поднял голову и, вытащив из кармана палочку, указала на дверь комнаты.
— Claudo! — прошептала она, увидев в захлопывающуюся дверь, как оглянулся Драко.
— Forinsecus! — дверь увешали железные засовы.
— Prohibeo iunea! — крикнула Гермиона, и они скользнули в гнёзда. Кто-то заколотил кулаками в дверь, вероятно, таким образом, Драко выразил своё негодование. Тем хуже для него. Она засунула палочку обратно в карман.
— Так, — во всеуслышание заявила она, — теперь они должныпоговорить друг с другом, — и, отогнав от себя ощущение, что она поступила не очень разумно, девушка отправилась назад на кухню.
Джинни настолько глубоко погрузилась в собственные размышления, что, вернувшись в гостиную, не сразу заметила, что Блез пропала. На диване сидели Люпин и Сириус, первый держал на коленях раскрытую папку с пергаментами, а второй их изучал, склонив голову, отбрасывающую на стену лохматую тень. Люпин что-то негромко говорил, для Джинни его слова мало что значили:
— Все жертвы были ближайшими соратниками Вольдеморта в тёмные годы. Потом отреклись и избежали Азкабана. Наши лазутчики сообщают, что потом они вернулись к Вольдеморту, и он простил их. Так вот, сейчас…