Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
Шрифт:
Уголки губ Блэз приподнялись.
— Ой, а ты помнишь — тогда, в Большом Зале, когда у Симуса ум за разум зашёл, а Драко…
— Нет, — отрезала Джинни.
— Как скажешь, — с сомнением кивнула Блэз.
Само собой, Джинни соврала. Она всё помнила. Ещё как помнила!
Едва она убедилась — убедилась целиком и полностью — что Драко выживет, как принялась изо всех сил его игнорировать. С началом учёбы старательно избегала встреч в коридорах и после кубковых игр, держалась подальше от Гарри и Гермионы, если те собирались с ним повидаться, и ныряла за
Слава тебе, Господи, столкнуться с ним один на один было практически невозможно — вокруг него вечно толклись другие слизеринцы. И если вокруг Гарри ходил на цыпочках весь Гриффиндор (по меткому замечанию Рона, сложновато хвастаться зимней поездкой на Ибицу перед парнем, который провёл Рождество в смертельной схватке с Вольдемортом), то сокурсники Драко, будто бы решив перещеголять друг друга в искусстве лести, наперебой к нему подлизывались.
— Большинству кажется, что с Пожирателями Смерти они дали маху, — как-то вечером в библиотеке поделилась с Джинни Блэз. — И дело, само собой, не в том, что те олицетворяют зло, а исключительно в их поражении. А Драко чуть ли не единственный с нашего факультета, кто ухитрился сохранить хорошие отношения с нынешними ключевыми министерскими фигурами. Все, ясное дело, думают, что это просто блестящая игра, однако никто не желает попасть ему под горячую руку. А то, не ровен час, ещё Гарри на них науськает, — она усмехнулась.
— В гробу Гарри их видал, — холодно ответила Джинни.
И действительно: вопреки всем волнениям друзей, вопреки случившемуся и осадку, который остался у него в душе, Гарри отлично вписался в обычную школьную жизнь. Дамблдор преуспел и держал Министерство в стороне, наложив до окончания школы вето на церемонию вручения Ордена Мерлина, отменив несколько праздничных демонстраций в Хогсмиде и запретив репортёрам из «Пророка» и нос казать на хогвартские просторы под угрозой скормить их Клыку. Разумеется, Гарри по-прежнему ели глазами. Но Гарри всегда ели глазами. Тоже мне новость…
Новостью стал взгляд, которым он отвечал, — не провоцирующий и не защищающийся, не оскорблённый и не смущённый. «Я знаю, кто я, — вот что говорил этот взгляд, — смотрите на здоровье, мне всё равно».
Джинни помнила, каким был Гарри несколько лет назад, когда пригибался и закусывал губу в приступе болезненного возмущения при виде значков «Поттер — вонючка». Того Гарри больше не существовало.
— Вырос, — заметила Гермиона печально-счастливым голосом, допустимым только для той, кто знал Гарри с одиннадцатилетнего возраста.
…Ну, не знаю, не знаю… Он не выше меня.
Это сказал не Драко, но голос Драко в голове Джинни. Иногда она слышала этот шепоток, хотя его самого рядом не было. И пусть она знала, что это происки непослушного воображения, ей всё равно стало неловко смотреть Гермионе в глаза, а потому Джинни сбежала, так и не ответив.
Тем вечером за ужином Дамблдор объявил о проведении поминальной службы по Пенси Паркинсон и другим невинно убиенным в так называемом «Рождественском Кровопролитии». Джинни знала, что директор полностью в курсе роли, которую сыграла Пенси в похищении Рона и прочих прискорбных делах, равно как знала,
Во время речи Дамблдора она сидела рядом с Симусом и видела, как напряглись его плечи при первом же упоминании Рождественского Кровопролития. Директор вещал: надо-де примириться со смертью, понять, что это — часть жизни, хотя и не отрицал вполне понятные ярость и внутренний протест, тем паче жертвы были столь юны, а убийства — бессмысленны.
— Как и три года назад, когда погиб Седрик Диггори, мы снова смотрим в уродливый лик крайнего фанатизма, редкостной нетерпимости, и даже лучшие из нас иногда способны дать приют… — тут у Джинни зазвенело в ушах, и она пропустила следующие слова, — …злу. Злу, о котором, по мнению Министерства Магии, вам по молодости лет даже представления иметь не положено. Однако если мы не признаем существование зла, то никогда не сумеем его опознать, а значит, не сможем углядеть в наших душах…
Звон в ушах стал пронзительней, и Джинни наконец сообразила, что дело не в чувстве вины — это вилка Симуса, зажатая в его трясущейся руке, всё громче и громче колотилась о край тарелки. Джинни вилку отобрала.
— Симус…
Он отшатнулся, вскочил; покачиваясь, будто пьяный или слепой, побрёл к выходу. По Залу пробежал недоумённый ропоток, словно зажужжали летним днём пчёлы, и Джинни встретилась взглядом с Драко: подперев рукой подбородок, тот смотрел на неё из-за слизеринского стола.
Она кинулась следом за Симусом, найдя его в одном из прилегающих коридоров. Привалившись к стене и уткнув лицо в ладони, он что-то лепетал. Джинни уловила нечто вроде «мои руки — не мои руки…» и отдёрнула его ладони от лица, сжала в своих, борясь с желанием встряхнуть Симуса как следует.
— Что происходит, Симус? Что не так?
Он сурово взглянул на неё сквозь соломенные волосы до странности тёмными для синего оттенка глазами.
— Внемлите же, ибо отмщение в руце Моей, и Аз воздам, аще кто преступит закон Мой.
Джинни попятилась.
— Это ещё откуда?
— Не знаю. Но я услышал эти слова, когда зажмурился.
— Почему ты сбежал из Зала?
— Потому что Дамблдор говорил обо мне. И я чувствовал, как все вокруг таращатся! Зло во плоти, — он резко хохотнул.
— Никто на тебя не таращился, — стараясь удержать гнев, возразила Джинни. — И даже в мыслях ничего подобного не держал.
— Я держу.
— Вот и прекрати. Сколько ты собираешься пытать себя, Симус? Сколько собираешься пытать меня?! — она немедленно поняла — последняя фраза была лишней.
— Ты не обязана оставаться со мной, Джинни, — отрезал он. — Я пойму, если ты уйдёшь. Любой бы понял.
Она полуприкрыла глаза и вновь увидела Liber-Damnatis и чернильную кровь дневника, пятнающую пальцы, пока Джинни вытаскивала его из огня, и страницы, что испуганными птицами бились в руках, когда она отдирала их от корешка.
Ненавижу тебя, Том.
— Но Симус! Я хочу, чтобы ты поправился! Мне нужно, чтобы ты поправился!
Он поднял на неё глаза: