Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas
Шрифт:
Драко было направился к французским дверям — проверить, не вышла ли Джинни на один из балконов, но тут его плеча коснулась чья-то рука. Развернувшись, он увидел за спиной Дамблдора — с серебряной пивной кружкой в руке директор загадочно лучился, взирая на слизеринца с высоты своего роста:
— Дай-ка, думаю, гляну, как там наш новорожденный…
Драко моргнул:
— Это не мой день рождения, сэр — он был в прошлый раз. Сегодня — свадьба моей матери.
— Экий я старый дурак… — махнул рукой Дамблдор, но Драко
— Вроде того.
— Не слишком боишься завтрашнего дня? — всё тем же легкомысленным тоном продолжил директор, но взгляд разом стал пронзительным.
— Завтрашнего? — медленно повторил Драко. — Вы про… про снятие заклинания, о котором мы говорили? Разве оно уже завтра?
— Ожидаю вас обоих в кабинете в полдень, верно-верно.
Драко ничего не сказал.
— Не надо думать, будто я в восторге от той жестокой роли, что мне выпала, — уже мягче добавил Дамблдор. — Я бы так не поступил, если б не считал, что всё делается для твоего же блага.
— Моего, значит, блага, — повторил Драко без всяких эмоций.
— Не согласны, мистер Малфой?
Драко посмотрел на свою левую руку. Широкий шрам крест-накрест пересёк ладонь и, казалось, источал свой собственный свет в мерцании огней зала.
— Знаете, часть меня не перестаёт гадать, кто же выйдет завтра из этого кабинета, когда вы с нами закончите. Гарри останется тем же. Я не изменил его в той степени, в какой он изменил меня. А вот узнаю ли я себя… То ли завтрашний я буду состоять целиком из лжи… То ли я сегодняшний — одна лишь ложь… А ведь уже год, как я такой…
— Не уверен в твоей правоте насчёт Гарри и того, насколько ты на него повлиял, но давай-ка отложим ненужные споры на потом, — с суховатой озабоченностью предложил Дамблдор. — Если ты не против темы, которой я сейчас коснусь… Скажи-ка, Драко, правда или нет, что в последний миг жизни твоего отца наложенное на него Вольдемортом проклятье исчезло?
Как всегда, когда речь заходила об отце, Драко ощутил, что из лёгких куда-то исчез весь воздух.
— Дело не в проклятье, — сдавленным голосом ответил он. — К нему просто вернулось то, что Вольдеморт когда-то забрал.
— Отцовская любовь.
Драко кивнул.
…Воздуха, — подумал он, мечтая выбраться на балкон и надышаться досыта.
— Должно быть, тебе было непросто.
— Тогда я ничего не ощутил. Он смотрел на меня и говорил, говорил — слова, которых я от него никогда не слышал… и не услышал бы… И я подумал тогда — и снова ложь…
— Но на деле он говорил правду, — сказал Дамблдор. — А ложью были семнадцать прошедших лет.
Драко отвернулся, не в силах выдерживать пристальный взгляд школьного директора.
— Какая теперь разница. Слишком мало правды. И слишком поздно.
— Согласен, — к его удивлению, кивнул Дамблдор. —
— А если я возненавижу «истинного» меня? А если стану подонком, каким себя помню? Что тогда?
— Выбор существует всегда, — заметил Дамблдор. — Уродливая правда против прекрасной лжи.
— Я думал, лишь правда и прекрасна… — мрачно усмехнулся Драко.
— Разве что в поэзии. Но не в жизни.
— Наверное, потому я и люблю поэзию, — сказал Драко. Он поднял глаза на Дамблдора. — Знаете… — идея, периодически крутившаяся у него в голове, но так и не получившая окончательного осмысления, внезапно шагнула в жизнь, — я хочу кое о чём вас спросить. Если б вообще было возможно…
— Ты чего-то желаешь? — блеснув глазами за стёклами очков, встрепенулся Дамблдор. — Если насчёт кубка по квиддичу…
— Нет, я не о нём — это вообще со школой не связано… Ну, может быть — отдалённо, косвенно, не слишком… В смысле…
— Думаю, тебе стоит начать сначала, — с улыбкой посоветовал директор, — и объяснить, чего ты хочешь. Как знать? Возможно, я смогу тебе помочь…
Каждая стеклянная дверь на дальнем конце бального зала открывалась на крохотный смотрящий в сад балкончик. Место так и дышало романтикой, и Гарри спугнул несколько милующихся парочек — включая Эйдана Линча с неопознанной грудастой красоткой в тугом розовом корсаже, — прежде чем нашёл Гермиону.
Двери были нараспашку, потому-то она и не заметила его появления: стояла, прислонившись к балюстраде и теребя кулон. На ней было простое сине-белое платье в стиле ампир, без всяких рюшей или кружев, отвлекающих внимание от чистых линий; буйные кудри собраны на затылке, хотя большинству уже удалось вырваться на свободу, и теперь они обрамляли лицо; а из-под стянувшей их синей ленты торчала подоткнутая ещё в зале чёрная шёлковая роза. Гарри всегда думал, что Гермиона выглядит вне времени и могла бы жить в любом веке — пусть не красавица в общепринятом смысле, зато все черты её точёного лица свидетельствовали о духовной силе и изяществе. Он любил её всю — с головы до ног, до самой последней косточки — и собирался любить всегда, собирался смотреть, как с годами зреет на его глазах её красота…
Выходит, этому не бывать…
Над рёбрами заломило, словно он долго и быстро бежал и вот — задохнулся.
Он позвал её по имени, Гермиона повернулась. Её рука опустилась, и на шее что-то синевато блеснуло.
— Гарри? — потрясённо выдохнула она.
Он закрыл двери, хлопнул ладонью по замку и шепнул заклятье — «клик», и двери заперлись. Гермиона не сводила с него широко раскрытых глаз.
— Я… Я не думала, что ты захочешь…
— Чего захочу? — самым спокойным из всех возможных тонов уточнил Гарри.