Тринадцать полнолуний
Шрифт:
Мгла окутала восточную сторону леса. От земли поднялся туман и из него появилась фигура старца. Зенек вгляделся:
— Дедушка, родной мой, голубчик. Вот и дождался я. А то уже и надеяться перестал. Думал, ты просто сказку рассказывал, утешал меня.
— Нет, сынок, правда всё, как видишь. Теперь жизнь твоя измениться. НО помни, что людины тебе сказали, если будешь их дар во зло пускать, то вернётся всё обратно, да ещё тяжелее тебе будет.
— Запомню, дедушка, запомню, хоть и не понимаю их слов. А ты, если не прав буду, или поступлю негоже, подскажи
— Ну, вот и добре, сынок. Всё запомнишь и слова их поймёшь, когда время придёт.
Слова деда тихим шёпотом растворились в воздухе. Он исчез в туманной мгле. Тяжёлый вздох вырвался из груди Зенека. Как подкошенный, повалился он замертво наземь и затих.
Но мы забыли о свидетелях этого происшествия. Мужики, на чьих глазах произошли все эти чудеса, не были в беспамятстве, а видели всё. Долго не могли они прийти в себя, ни рукой, ни ногой не пошевелить. Только их глаза да умы были им подвластны. Сколько времени были они полном оцепенении, никто из них не знал. Но вот стали к ним чувства возвращаться. Первым очнулся Грицек. Как самый молодой, вскочил он на ноги и бросился к своим товарищам.
— Михай, Василь, вы видели, видели?! Вот так чудеса! Что за наваждение?
Зашевелился Михай, а следом и Василь поднял голову. — Сон это или явь? — заикаясь, прошептал Михай.
— Да, вроде на самом деле. А может, то дурман хмельной? Что моя Степанида в варево своё от недоумства подмешала? — пробормотал Василь не слушающимся языком.
— Да что ты, Василь, ведь, вроде, отрезвели мы, когда началось неведомое.
— Вот именно, что вроде. А может, и нет? Расскажи кому, так не поверят, да ещё чего доброго, на смех поднимут, скажут, перепились мы, да привиделось, не бог весть что, — к Михаю то же вернулся дар речи.
— Да как же так, вот и свидетельство, от такого жарища, на руках Зенеша следы должны остаться. Слышали, как кричал он от боли, — глаза у Грицека лихорадочно заблестели.
— Так лежит он, словно помер. Нешто, мы мертвяка в село потащим?
— Дык, надо посмотреть, жив он или нет. Михай, иди, глянь, — Василь, по старшинству, взял на себя командование.
— Иди сам, да глянь, командир нашёлся, а я, с детства мертвяков боюсь. Они мне потом снятся, да ужасами всякими пугают. Не пойду, хоть убейте, — тряхнул головой Михай.
— Да ладно, вам мужики, я пойду. Уж больно мне интересно, что там, с Зенеком произошло. Ведь сказали они, что красавцем он станет. Может, в друго рядь, я у них попрошу молодость да удалость вернуть, уж так мне жизнь моя да Баська дурна надоели, — казалось, всё это забавляло Грица.
Он встал и, медленно, всё-таки, с опаской, двинулся в сторону, где, распластавшись на земле, лежал Зенек. Не доходя трёх шагов, остановился и тихонько окликнул:
— Эй, ты живой али нет?
Зенек не подавал признаков жизни.
— Уж и не знаю, мужики, вроде помер.
— Так ближе подойди, да послушай, дышит или нет, смельчак, — хихикнул Михай.
— А ты не насмехайся, сам-то небось в штаны наложил от
— Ничего не наложил, а просто не хочу покойнику в глаза смотреть.
Обидевшись на слова Василя, Михай отвернулся и стал ворошить угли потухшего костра и зашептал себе под нос:
— Глянь на них, какие смелые да умные. Пусть сами разбираются, а я, как дурачок, в сторонке посижу, да подожду, чем дело кончится. А то как, от Зенека кака болезнь заразная пышет, а я и остерегусь. — Ну и сиди. Грицек, подожди, иду я, вместе посмотрим, — Василь, кряхтя, поднялся и пошёл к Грицу.
Поравнявшись с ним, он глянул на Грица, перекрестился, и с выдохом, произнёс:
— Ну, с богом, пошли.
Зенек лежал на спине, глаза были открыты, дыхания слышно не было. Василь нагнулся к его лицу.
— Кажись, и в правду, мертвый. Надо ему глаза закрыть, негоже, покойник с открытыми очами, — и протянул руку к лицу Зенека, — погоди, да он дышит, вроде?! Гляди Гриц, кажется, грудь ворохается, аль, кажется мне, — он повернулся к Грицу.
Грицек тоже нагнулся к Зенеку, посмотрел, вглядываясь в его лицо. Секунду помедлив, встал на колени и приложил ухо к груди парня.
— Боженьки, точно дышит, слышу, сердце у него бьётся. Но тихо-тихо, с перерывами.
— Да что вы там над ним вымудриваете? Отойдёт скоро сам к праотцам, пойдёмте, выпьем за помин души новопреставленного, — подал голос от разведённого вновь костра Михай.
— Что ж ты его раньше времени схоронил, ведь дышит, значит живой ещё, — сказал Василь, — дождём утра, а там видно будет.
— Правильно говоришь, Василь, — согласился Грицек, — утро вечера мудренее. Если помрёт, значит, схороним его здесь, всё равно на могилку не кому будет ходить. А коль жил он, как дитя природы, пусть в неё и возвращается. Ну а если выживет, придётся его в деревню доставить.
— А куда ж его там девать, кому он из наших нужен? Оклемается, сам вернётся, — недовольно сказал Михай, не хотелось ему во всё это ввязываться.
— Не хорошо говоришь, Михай. Что мы звери что ли, человека в беспамятстве в лесу одного бросить. Правда, Василь? — Грицек повернулся к Василю, ища поддержки.
— Прав ты Гриц, так и сделаем, — Василь оглянулся вокруг, — тем более, что утра ждать не надо, пока мы судили да рядили, оно и наступило уже. Вон зарница над лесом поднимается.
Все оглянулись на восточную часть леса.
— Смотрите, и, правда. Как же так, не заметили, как ночь прошла? Вроде, только легли до полночи, а уже солнце поднимается?
— Это чудеса эти чудные время наше скоротали. Что ж делать-то будем, мужики? Расскажем в деревне, али нет, что видели? — спросил Гриц.
— Так что ж не рассказать, хай народ послушает да удивится, как мы, — проворчал Михай, — а ты Грицек, нашёл у Зенека на руках следы от огня? — Вот голова дырявая, забыл совсем, пойду, погляжу.
Гриц поднялся и пошёл к Зенеку. Нагнулся, поднял одну его руку, потом вторую, прислушался к дыханию. Выпрямился, покачал головой и вернулся к товарищам.