Тринадцать жертв

Lillita

Дальше они пошли к пруду. Лауге решил поинтересоваться, что происходит с бабочками, которых создавала Гленда, ведь зачастую она отпускала их в свободный полёт. Продумывала ли она их дальнейшую судьбу? Или они просто порхали некоторое время и исчезали? Оказалось, что у каждой отпущенной бабочки была цель: найти человека, которому это будет нужно, и передать ему немного надежды. Только после этого бабочка исчезала. Гленде это не доставляло проблем, так как она использовала силы только для их создания.

На пруду Гленда скакала по камням возле самого края. Она делала это достаточно ловко, но Лауге всё равно следил внимательно — он помнил,

как часто, заигравшись, в пруд падала Дикра. В этом не было ничего страшного, но всё равно происшествие неприятное, ведь надо было идти менять одежду на сухую, развешивать мокрую. После такого игры обычно приходилось прекращать. С Дикрой было весело. С ней было проще, понятнее, но всё-таки она была большим ребёнком, а Гленда — маленьким взрослым.

Скользь!

Лауге чудом успел отреагировать и поймать Гленду. Он прижал её к себе и сделал несколько шагов от пруда, Гленда даже не успела осознать, что произошло. Они застыли: Гленда от непонимания, а Лауге от волнения. Ему следовало сразу отпустить хранительницу, а не притянуть её чуть сильнее, но не получалось. Не хотелось. Когда ещё выпадет такая возможность?

То есть, конечно, Гленда была из тех, кому не нужна была причина, чтобы кого-нибудь обнять. Если она знала, что собеседник не против, то могла просто подойти и обнять, лишь бы момент был подходящим. Однако Лауге таким не был, и столь сильное изменение в поведении выглядело бы слишком подозрительно. А Гленда в этих вещах достаточно наблюдательная, но если бы только она! Раскрываться другим тоже не хотелось, не хотелось видеть их реакцию, какой бы она ни была.

И особенно видеть жалостливые взгляды. Он не выбирал, в кого влюбляться, и сам понимал всю безнадёжность ситуации! Несмотря на сводничество, Гленда призналась, что по ощущениям сама ещё не «доросла» до той любви, не испытывала ничего кроме родственных или дружеских чувств. И ей было этого достаточно.

Иронично. Хранитель надежды лишала надежды.

В который раз Лауге подивился тому, какой маленькой она была. Макушкой Гленда даже не доставала ему до ключиц. Ей точно было хорошо слышно, как изменилось сердцебиение, но это можно было списать на быстроту и резкость случившегося. Гленда была очень худая, казалось, что случайным усилием её можно сломать. И кожа у неё была очень бледная, тонкая, любые повреждения на ней сразу бросались в глаза. Поэтому Гленде не удалось скрыть оцарапанную во время краснолуния руку, поэтому Лауге и расспросил её о случившемся.

Да, естественно, она мало гуляла. Наверняка же в детстве была ещё слабее и уязвимее. Её активность и весёлость одурачивали, но если внимательно присмотреться, становилось ясно, что Гленда не была здоровым ребёнком. Возможно, что и детство её в основном состояло из общения с братом — конечно, она была так сильно к нему привязана, что не могла отойти, даже когда он сильно изменился и потерял память.

Даже понимая разумом всю нелогичность, Лауге не мог не завидовать. Ему очень хотелось, чтобы однажды и он стал также дорог кому-нибудь. Нет… Не кому-нибудь, а именно ей. Но в нынешних условиях это невозможно.

— Лауге? — Гленда подняла голову, с недоумением и лёгким беспокойством заглянула ему в глаза. — Всё в порядке?

— Ох, да, извини, я задумался, — тут же ответил Лауге и отпустил её.

— Спасибо, что не дал упасть. Сегодня тепло, но всё равно было бы досадно промокнуть.

Гленда мило улыбнулась и не стала

вдаваться в расспросы. По её реакции нельзя было сказать, догадалась ли она о чём-то, но Лауге был даже благодарен за это. Может, когда-нибудь он будет готов признаться, но сейчас было лучше давать себе надежду, хотя бы ложную, что его не раскрыли. Иметь возможность быть просто наблюдателем со стороны тоже неплохо.

Со временем всё могло измениться. А время у них, похоже, было.

Глава 29: Семейное затишье

Следующий день Хальдис проводила в компании Мейлира и Мейнир. Четырнадцать лет назад скверные обстоятельства разделили её с братом, а теперь им предстояло разойтись снова. Вероятно, что навсегда, ведь даже если Мейлир освободится от проклятья, ему не стоило отправляться в Кольнем. К его семье там относились неоднозначно, а Мейлир был не последним её представителем. Хальдис было проще, ведь она была ведьмой, а её мать — оттуда родом.

На самом деле, оба оказались рады порвать с семьёй, даже если это было непросто, но навсегда прощаться друг с другом всё же не хотелось. Особенно сильно расставание печалило Хальдис, потому что продолжительность жизни у ведьм обычно больше, чем у людей. Если их не убивала церковь, конечно. Или семья… Матери Хальдис было чуть больше тридцати пяти, когда её казнили. Совсем мало для ведьмы, но она же должна была понимать, за кого выходила. Эта затея была глупа и опасна от и до. И хотя Хальдис было очень жаль маму, хотя она любила её и скучала по ней, всё же считала, что та сама выбрала такую судьбу. Какой бы сильной ни была любовь между матерью и отцом, пока тот был частью семьи, эта история не могла иметь хорошего конца.

Они сидели на диване в комнате хранителей. Мейлир посередине, Хальдис справа, Мейнир слева, обе положили голову ему на плечо, а он держал каждую за руку. Любимую родственницу и любимую девушку. В комнате пахло лавандой, букет которой Мейлир принёс из города. А сейчас он смотрел на часы, стрелки которых как всегда показывали ровно час. Словно олицетворение замка, который застрял в собственном мире, лишённом времени. Это место было создано для защиты, но приносило одни несчастья. Сейчас, когда попытки зачаровать статуэтку начали пробуждать незнакомые воспоминания, Мейлиру стало ещё тяжелее здесь находиться. Он словно ощущал груз вины, но не знал чьей и за что. Однако он знал, за что должен извиниться сам.

— Хальдис, пока ты здесь, я считаю, что обязан сказать одну вещь. Даже если спустя столько времени, но потом времени не будет и вовсе…

Хальдис в удивлении выпрямилась, легко провела пальцами по лицу Мейлира, пытаясь лучше понять его эмоции. Он был очень серьёзен и слегка печален, хотя и старался по привычке сохранить нейтральное выражение. И у него это неплохо получалось, но Хальдис слишком хорошо улавливала интонации.

— Я должен извиниться, что тогда, четырнадцать лет назад, ничем не помог, что ты потеряла всё, а я, тоже обладая магией, мог жить как прежде. Это абсолютно несправедливо, даже притом, что мотивы семьи ясны — легче сделать вид, что наследник простой человек, чем неожиданно от него избавиться. Особенно когда он сам досадно живуч. Однако же и с тобой не было причин так поступать, ведь ты себя не выдавала, можно было сделать вид, что ты не унаследовала способностей от матери. Это, конечно, очень редкий случай, но мои способности ещё меньше вписываются в правила.