Тринадцатая сказка

Сеттерфилд Диана

Эммелину я нашла в спальне, где она отдирала блестки от бального шарфика и складывала их в свою коробку-сокровищницу. Я присела рядышком, но она была слишком поглощена этим занятием, чтобы реагировать на мой приход. Ее пухлые, суживающиеся к концам пальцы упорно теребили блестку, пока та не отделялась от материи. Дело продвигалось медленно, но Эммелине было некуда спешить. Ее лицо, склоненное над шарфиком, было само спокойствие. Губы сжаты; взгляд сосредоточенный и в то же время отсутствующий. Периодически ее верхние веки опускались, прикрывая зеленую радужную оболочку, но, сомкнувшись с нижними веками, тотчас взлетали, открывая все ту же невозмутимую зелень.

«Разве

я похожа на нее?» — подумала я. Разумеется, я знала, что мои глаза в зеркале практически неотличимы от ее глаз. Я знала, что у нее на шее под копной рыжих волос есть точно такой же, как у меня, тугой и непослушный завиток. Я знала, какое впечатление производили на поселян наши с ней нечастые появления на единственной деревенской улице рука об руку, да еще в одинаковых платьях. При всем том я не была похожа на Эммелину. На моем лице никогда не появлялось это безмятежное выражение, а если бы даже и появилось, то уже в следующий миг его сменила бы нетерпеливая и раздраженная гримаса; я начала бы сердито кусать губы и резким жестом откидывать назад волосы. Я не смогла бы так долго корпеть над каким-то дурацким шарфиком, как это делала Эммелина. Я бы в полминуты зубами выдрала все эти несчастные блестки, если бы мне это было зачем-нибудь нужно.

«Ты ведь меня не покинешь? — спросила я ее мысленно. — Я тебя не покину, тут ты можешь быть спокойна. Мы с тобой останемся здесь навсегда. Вместе. Что бы там ни говорил Джон-копун».

— Хочешь поиграть? — вслух сказала я.

Она была поглощена своим занятием и даже не подняла головы.

— Давай поиграем в свадьбу, — предложила я. — Ты, если хочешь, можешь быть невестой. Ну же! Можешь надеть… да хотя бы это… — Я извлекла из кучи нарядов в углу комнаты кусок прозрачной ткани. — Сойдет за фату.

Она не ответила, а когда я опустила фату ей на голову, лишь откинула ее с глаз и продолжила разделку шарфа.

Тогда я переключилась на ее коробку с мишурой. Среди прочего здесь были и ключики Эстер, сохранившие свой чудный блеск, при том что Эммелина, насколько я могла судить, уже давно забыла их прежнюю обладательницу. Здесь были драгоценности Изабеллы и цветные золотинки от конфет, которыми ее угощала Эстер; острый осколок стекла от зеленой бутылки и ленточка с золотой каймой, когда-то принадлежавшая мне (подарок Миссиз из времен, для меня незапамятных). Где-то здесь же затерялись и серебряные нити, которые Эммелина выковыривала из портьеры в день приезда Эстер. А из-под груды ювелирных изделий, стекляшек и всякого блестящего мусора выглядывал какой-то предмет из кожи, казавшийся здесь неуместным. Я наклонила голову и присмотрелась. Ага, теперь понятно, чем эта вещь ее привлекла. Золотые буквы: «ЕВН». Что такое «ЕВН»? Или кто такой «ЕВН»? Взглянув под другим углом, я заметила еще кое-что. Замочек. И крошечный ключ. Ну еще бы! Такое сочетание — золотые буквы плюс ключик — гарантировали этой вещи почетное место в сокровищнице Эммелины. И тут меня осенило. «ЕВН»! «ДНЕВНИК» — вот что это такое!

Я протянула руку.

Молниеносным движением — ее невнимательность могла быть обманчивой — Эммелина перехватила мою кисть прежде, чем я успела дотронуться до дневника. Потом, все так же не глядя на меня, она опустила крышку коробки.

На коже моей руки остались белые отметины в тех местах, где ее сдавили пальцы Эммелины.

— Я собираюсь от тебя уйти, — сказала я в порядке эксперимента. При этом голос мой звучал не очень убедительно. — Да. Я оставлю тебя здесь. Я хочу вырасти и жить сама

по себе.

Не дождавшись ответа, я встала и удалилась, преисполненная гордого достоинства и жалости к себе.

Она пришла ко мне лишь в конце дня. Я сидела на подоконнике в библиотеке, спрятавшись за толстой портьерой, но она без колебаний направилась прямо к моему убежищу. Я слышала ее шаги и звук отдергиваемой портьеры, но не повернулась. Прижав лоб к холодному стеклу, я наблюдала за стекавшими по нему каплями дождя. Они вздрагивали под порывами ветра и двигались зигзагами, попутно поглощая более мелкие капли и оставляя на поверхности стекла серебристый след. Она стала рядом и положила на мое плечо ладонь, которую я тут же сбросила сердитым движением. Я не повернулась к ней и не заговорила. Тогда она взяла мою руку и что-то надела мне на палец.

Я подождала, пока она уйдет, и только потом посмотрела. Перстень. Она подарила мне перстень.

Я повернула его камнем внутрь и поднесла раскрытую ладонь к окну. Свет пробудил в камне жизнь. Он был ярко-зеленый, как мои глаза. И как глаза Эммелины. Она подарила мне перстень. Я крепко сжала кулак и ощутила камень в его сердцевине.

* * *

Джон слил дождевую воду из ведер; он почистил картошку; он сходил на ферму за молоком и маслом. После каждой из этих операций он делал передышку. Силы его восстанавливались очень медленно, и я с беспокойством гадала, сможет ли он в очередной раз подняться из-за стола, чтобы приступить к следующему из намеченных дел.

— Может, сходим в фигурный садик? — спросила я его однажды. — Ты покажешь мне, как подстригать кусты.

Он не ответил. Не знаю, расслышал ли он меня вообще. Через несколько дней я повторила свой вопрос. С тем же успехом. Но в последующие дни я задавала его снова и снова.

Наконец он повел меня в сарай и, взяв садовые ножницы, заточил их плавными и ловкими движениями, как в старые времена. Затем взял высокую стремянку, вынес ее наружу и продемонстрировал мне, как закрепляется стопорная скоба. Он установил лестницу у каменной стенки сада, и я попрактиковалась, закрепляя скобу, поднимаясь и спускаясь по ступенькам.

— На мягкой земле в саду она будет не так устойчива, — сказал Джон. — Здесь надобна сноровка. Ты сперва должна пообвыкнуть.

После серии упражнений мы наконец направились в фигурный садик. Он подвел меня к средних размеров лохматому кусту, и я сразу начала устанавливать лестницу, но Джон крикнул: «Нет, не спеши!» Он трижды обошел вокруг куста, оглядывая его со всех сторон, а затем сел на землю и закурил. Я села рядом с ним, и он дал мне сигарету.

— Никогда не стриги куст, стоя против солнца, — сказал он. — И не стриги, стоя к солнцу спиной, когда на куст падает твоя тень. — Он помолчал и сделал несколько затяжек. — Остерегайся облаков. Плывущее облако может сбить тебя с правильной линии. Возьми за привязку что-нибудь неподвижное: крышу или забор. По ним и сверяйся. И никогда не спеши. Три раза проверь и только потом начинай стрижку.

Говоря так, он не отрывал взгляда от куста, и я в этом следовала его примеру.

— Надо почувствовать весь куст целиком: когда подстригаешь его спереди, ты должна чувствовать, каков он сзади, и наоборот. И не стриги только у себя под носом. Работай ножницами на всю длину руки, одним долгим движением.

Мы докурили сигареты и раздавили окурки подошвами ботинок.

— Запомни, как выглядит куст на расстоянии, и держи эту картинку в голове, когда будешь стоять к нему вплотную.

Теперь я была готова.