За моментом открытия последовал час напряженных раздумий. Эпизод за эпизодом, в разных ракурсах, я пересмотрела всю известную мне часть истории – все, что мне было рассказано, и все, что я смогла узнать самостоятельно. «Да», – сказала я себе, разобрав один эпизод, и взялась за следующий. И снова «да». И этот, и этот, и этот… Мое открытие вдохнуло жизнь в эту историю. Она вдруг облеклась в плоть и кровь. И сразу же все в ней начало приобретать завершенность: сглаживались шероховатости, заполнялись пробелы, возникали логические связи. Загадки разъяснились, и тайны перестали быть тайнами.
Наконец-то за всеми наплетенными кружевами слов, за дымовыми завесами, зеркалами-ловушками и причудливыми миражами я разглядела правду.
***
Теперь я знала, кто резвился посреди поля в тот день, когда Эстер подумала, что видит привидение.
Я знала, кем был тот мальчишка в саду.Я знала, кто ударил скрипкой по голове миссис Модели.Я знала, кто убил Джона-копуна.Я знала, кого пыталась выкопать из-под земли Эммелина.Теперь все объяснилось. Эммелина, разговаривавшая сама с собой за закрытой дверью, когда ее сестра была перевезена в дом доктора. «Джен Эйр» – книга, периодически возникавшая и исчезавшая по ходу истории, подобно серебряной нити, вплетенной в полотно гобелена. Блуждающая закладка в книгах Эстер, подброшенная повесть Генри Джеймса, пропажа и возвращение дневника.
Странное решение Джона-копуна, взявшегося обучать фигурной стрижке кустов ту самую девочку, которая в прошлом жестоко изуродовала его любимый сад.Я разгадала тайну «девочки из мглы», а также то, как и почему она из этой мглы вышла. Я поняла, каким образом дикарка Аделина уступила место Виде Винтер.«Я расскажу вам историю о близнецах», – сказала мисс Винтер во время нашей первой встречи, когда я уже была готова ее покинуть. Неожиданная перекличка этих слов с моей собственной историей сразу и накрепко привязала меня к истории мисс Винтер.«Давным-давно жили-были две девочки…»Но теперь я знала, что это лишь часть правды.В тот же самый вечер мисс Винтер дала мне подсказку, но тогда я пропустила ее мимо ушей.«Вы верите в привидения? – спросила она. – Я хочу рассказать вам историю о привидении».А я ей ответила: «В другой раз».И все же она рассказала мне именно историю о привидении.Давным-давно жили-были две девочки…Или такой вариант: «Давным-давно жили-были три девочки».Давным-давно стоял себе дом, и в доме том жило-было привидение.Как это водится у привидений, оно было невидимым, но так или иначе выказывало свое присутствие. Ибо кто-то периодически затворял двери, оставленные открытыми, или, напротив, распахивал закрытые двери. Кто-то мог промелькнуть за вашей спиной, на миг отразившись в зеркале. Какой-то очень подозрительный сквозняк колыхал портьеры в комнатах с плотно закрытыми окнами. Маленький призрак был повинен в таинственных перемещениях книг и в странном поведении закладки, нередко оказывавшейся не на той странице, где ее оставил читатель. Это рука привидения взяла дневник Эстер в одном месте и спрятала его в другом, а позднее та же рука возвратила дневник его хозяйке. Если вам по выходе из комнаты в коридор вдруг мерещилась босая пятка, исчезающая за поворотом, это значило, что привидение находится неподалеку. А когда у вас в пустой комнате возникало чувство, будто за вами кто-то следит, можно было не сомневаться, что в этой пустоте затаился маленький призрак.Имеющий глаза мог по целому ряду примет догадаться о наличии в доме привидения, но само оно – или, правильнее сказать, она, поскольку это был призрак девочки, – неизменно оставалось вне поля зрения.Девочка-привидение вела себя тихо и скромно. Она ходила босиком, на цыпочках, и шаг ее был неслышен; в то же время она легко различала по звуку шагов каждого обитателя дома, как различала по скрипу каждую дверь и каждую половицу на любом из этажей. Ей были ведомы темные закоулки и укромные местечки во всех частях здания. Она обследовала все щели за шкафами и между стеллажами книг, изучила тыльные стороны всех диванных спинок и пыльные пространства под всеми кроватями. В ее сознании дом представлял собой хитроумную комбинацию из доброй сотни тайных убежищ и путей сообщения между ними.Изабелла и Чарли никогда не замечали привидения. Жившие в собственном мире, где напрочь отсутствовали здравый смысл и логика, они были не из тех, кого может заинтересовать или смутить что-нибудь необъяснимое. Утери, поломки и произвольные перемещения различных вещей были естественными элементами их повседневной жизни. Чья-то тень, упавшая на ковер, представлялась им просто еще одной тенью и не стоила того, чтобы уделять ей внимание; в сущности, для них любые тени были только продолжением сумрака, наполнявшего их разум и души. Маленький домашний призрак был не более чем соринкой в уголке глаза, затерявшимся в подсознании пустяковым вопросом, лишней тенью, прилепившейся к ним без их ведома. Девочка-привидение подчищала остатки их трапез, согревалась у тлеющих углей камина после их отхода ко сну и мгновенно исчезала в захламленных недрах их просторного обиталища, едва заслышав чье-либо приближение.Она была тайной этого дома.И, подобно всем тайнам, она имела своих хранителей.Подслеповатая экономка, как это ни странно, видела призрачную девочку вполне отчетливо. И это было очень кстати. Без ее содействия трудно было бы рассчитывать на недоеденные куски хлеба или ломтики сыра, регулярно оставляемые на полке кладовой и шедшие в пищу призраку. Ибо речь идет не о бестелесной, эфемерной субстанции, а о существе со вполне реальным желудком, который нужно было время от времени чем-нибудь наполнять.Но девочка-привидение не была нахлебницей. Она честно отрабатывала свое пропитание. В усадьбе жил еще один человек, наделенный способностью видеть невидимое, и этот человек – он был садовником – ничего не имел против лишней пары рабочих рук. По саду привидение блуждало в мятой шляпе с широкими полями и старых штанах садовника Джона, подрезанных внизу и снабженных подтяжками. Блуждания эти, надо признать, были весьма продуктивными. Благодаря неустанному попечению призрачной садовницы под землей бурно шли в рост клубни картофеля, а над землей вызревали крупные сочные ягоды, урожай которых в положенный срок собирали ее проворные руки. Ее чудесное влияние распространялось не только на съедобные плоды, но и на розы, которые цвели пышнее, чем когда-либо прежде. Позднее ей стало известно о сокровенном желании самшитовых и тисовых кустов стать геометрическими фигурами. И вот уже ее стараниями ветви и листья кустов оформились в ровные плоскости, четкие углы и математически выверенные закругления.В саду или на кухне ей не было нужды прятаться. Экономка и садовник были ее союзниками, защитниками и хранителями. Они передали ей свои знания об усадьбе и научили ее быть острожной. Они ее кормили. Они о ней заботились. Когда же в доме обосновалась посторонняя личность, обладавшая не в меру цепким зрением и затеявшая борьбу с полумраком и повсеместное запирание дверей, хранители забеспокоились о судьбе девочки-привидения.Здесь вот что важно: они ее очень любили.Но откуда она появилась в усадьбе? Какова была ее история? Как известно, призраки нигде не появляются просто так, без всякой причины. Они водятся только в тех домах, которые считают своими собственными. Вот и призрачная девочка считала этот дом своим. И живших здесь людей она считала своей семьей. И хотя она была никем и даже не имела имени, садовник и экономка прекрасно знали, кто она такая. Ее история яснее ясного отражалась в ее густых волосах медно-красного цвета и в ярких изумрудных глазах.На этом этапе анализа у меня возникла заминка. Если рассуждать логически, привидение должно было иметь поразительное внешнее сходство с девочками-близнецами. В ином случае как бы оно смогло просуществовать здесь так долго, оставаясь незамеченным? Три девочки с одинаковыми рыжими гривами и ярко-зелеными глазами. Наличие родственных связей между близнецами и призраком не подлежало сомнению.«Я появилась на свет как побочная линия сюжета», – сказала мне мисс Винтер. Она поведала мне историю о том, как Изабелла отправилась на пикник, где встретила Роланда, чтобы позднее выйти за него замуж, оставив своего брата томиться и буйствовать в тисках темной, отнюдь не братской страсти. Покинутый сестрой, Чарли пустился во все тяжкие, вымещая свою ярость и ревность на ком попало. Его жертвами становились дочери аристократов и лавочников, банкиров и трубочистов – их социальный статус не имел для него никакого значения. С их согласия или без оного, Чарли набрасывался
на девиц в попытках обрести хотя бы кратковременное забвение.Изабелла родила близняшек в лондонской больнице. Девочки ничем не походили на мужа своей матери. Рыжие волосы – точь-в-точь как у их дяди. Зеленые глаза – точь-в-точь как у их дяди.А вот и побочная линия: примерно в то же самое время где-то на сеновале или на койке в убогом деревенском домишке разрешилась от бремени другая женщина. Это не могла быть дочь аристократа или банкира – люди этого круга знают, как улаживать такие проблемы. Скорее всего, это была какая-то бедная женщина из самых низов. У нее тоже родилась девочка. Рыжие волосы, зеленые глаза.Дитя ярости. Дитя насилия. Дитя Чарли.Давным-давно стоял себе дом под названием Анджелфилд-Хаус.В том доме жили-были двое близняшек.И вот однажды в Анджелфилд явилась их кузина. Точнее говоря, единокровная сестра.Я сидела в поезде с закрытым дневником Эстер на коленях. Прилив симпатии, которую я начала испытывать к мисс Винтер, резко сошел на нет, когда я вспомнила другую историю с незаконнорожденным ребенком. Аврелиус. И вот уже на смену симпатии пришел гнев. Почему его отделили от матери? Почему бросили? Почему обрекли на полное одиночество в этом мире, лишив даже собственной истории?Затем я подумала о белом тенте на развалинах усадьбы, останки под которым, как я теперь знала, принадлежали отнюдь не Эстер.Все нити сходились к ночи пожара. Поджог, убийство, брошенный ребенок.Поезд прибыл в Харрогейт, и, сойдя на платформу, я с изумлением обнаружила, что стою по щиколотку в снегу. На протяжении последнего часа, безотрывно глядя в окно вагона, я на самом деле не видела ничего, за этим окном происходившего.Примерно час назад, сразу после посетившего меня откровения, я подумала, что теперь знаю все.Догадавшись, что в Анджелфилде было не две девочки, а три, я решила, что теперь держу в руке ключ ко всей истории.Но в итоге размышлений я поняла, что, не зная всех обстоятельств того ночного пожара в усадьбе, я, по сути, не знала ничего.
ОСТАНКИ
Был канун Рождества; вечерело; шел сильный снег. Первый таксист не рискнул везти меня так далеко в такую погоду; второй также отказался, но третий, хоть и безразличный с виду, был, вероятно, тронут отчаянностью моей просьбы и, пожав плечами, пригласил меня садиться.
– Попытка не пытка, – мрачно сказал он.
Мы выехали из города; снег продолжал валить хлопьями, устилая каждый дюйм земли, накрывая белыми шапками живые изгороди и облепляя ветви деревьев. Проехав последнюю деревушку, а затем и последнюю уединенную ферму, мы очутились посреди белой пустоты. Местами дорога впереди исчезала, сливаясь с поверхностью окружающей равнины, и я вжалась в сиденье, с тревогой ожидая, что вот-вот водитель признает попытку неудавшейся и повернет назад. Помогло мое знание местности и постоянные уверения, что мы едем правильно. Я сама выскочила из машины, чтобы открыть ворота посреди поля, и спустя еще несколько минут мы добрались-таки до въезда в усадьбу мисс Винтер.
– Надеюсь, вы не заблудитесь на обратном пути, – сказала я.
– Да уж как-нибудь выберусь, – буркнул водитель, сопроводив эти слова новым пожатием плеч.
Как я и предполагала, ворота оказались запертыми. Не желая вызывать у таксиста подозрения, я сделала вид, что ищу ключи в сумке, и рылась в ней все то время, пока он разворачивал машину. Лишь дождавшись, когда он отъедет подальше, я перелезла через ворота, пользуясь поперечными перекладинами как лесенкой.
Задняя дверь была не заперта. Я стянула ботинки, отряхнула снег с пальто и повесила его на крючок. Пройдя через пустую кухню, я направилась прямиком в комнату Эммелины, где рассчитывала застать мисс Винтер. Разжигая в себе злость, я готовилась бросить ей в лицо вопросы и обвинения касательно судьбы Аврелиуса и той женщины, чьи останки шестьдесят лет пролежали в руинах Анджелфилда. Хотя внутри меня бушевала буря, продвигалась я в полной тишине: ковры легко поглощали звук моей поступи.
Не постучавшись, я толкнула дверь и вошла в спальню.
Шторы на окне были задернуты. Мисс Винтер сидела у постели Эммелины. При моем появлении она вздрогнула и подняла на меня странно мерцающий взгляд.
– Останки! – громким шепотом выпалила я. – В Анджелфилде нашли скелет!
Я вся обратилась в зрение и слух, нетерпеливо дожидаясь ее реакции, вольного или невольного признания вины. Не важно в какой форме, будь то слово или жест. Я готовилась уловить малейший признак.
Между тем в атмосфере комнаты присутствовало нечто, настойчиво пытавшееся отвлечь мое внимание.
– Останки? – переспросила мисс Винтер.
Ее лицо было белее мела, а в глазах распахнулась безбрежная океанская ширь, способная поглотить без остатка всю мою ярость, даже того не почувствовав.
– Ох, – сказала она.
«Ох». Какое богатство значений в одном-единственном слоге! Страх. Отчаяние. Сожаление и покорность судьбе. Было там и облегчение, но какое-то безрадостное. И еще горе: очень давнее и глубокое.
А затем все то же назойливое отвлекающее нечто так разрослось в моем сознании, что в нем уже не осталось места для чего-либо иного. Что это было? Оно явно не имело отношения к драме с найденными останками. Оно было здесь еще до моего вторжения. Секунду-другую я пребывала в растерянности, после чего все мелкие детали, которые я машинально подметила, входя сюда, объединились в цельную картину. Атмосфера в комнате. Задернутые шторы. Водянистая прозрачность глаз мисс Винтер. И наконец бесследное исчезновение того стального стержня, который до сих пор казался мне основой ее сущности.
Теперь мое внимание сосредоточилось на одной вещи: я старалась расслышать дыхание Эммелины – знакомый звук легких волн, перекатывающих морскую гальку. Но я ничего не услышала.
– О нет! Она…
Я опустилась на колени рядом с постелью.
– Да, – тихо произнесла мисс Винтер. – Она ушла. Несколько минут назад.
Я всмотрелась в пустое лицо Эммелины. Никаких изменений. Ее шрамы не утратили свой багровый цвет; линия ее губ была все так же перекошена; ее глаза оставались такими же зелеными. Я дотронулась до вывернутой, испещренной пятнами кисти: кожа ее была еще теплой. Действительно ли она умерла, покинула нас безвозвратно? Мне было трудно в это поверить. Быть может, она ушла не совсем, оставив что-то после себя в нашем мире? Неужели нет никакого заклинания, волшебного талисмана, магического средства, способного ее вернуть? Неужели мои слова уже не смогут ее догнать?
Теплота ее руки – вот что дало мне надежду на то, что она еще может меня услышать. Это тепло пробудило во мне слова, которые нетерпеливо вырвались из моей груди и зазвучали у самого уха Эммелины:
– Найди мою сестру, Эммелина. Пожалуйста, найди ее. Передай, что я ее жду. Скажи ей… – Мое горло было слишком узко, чтобы свободно пропустить поток рвавшихся из меня слов; я уже ими захлебывалась. – Скажи, что я по ней тоскую! Скажи, что я ужасно одинока! – Слова стремительно уносились к границе между мирами, вдогонку за Эммелиной. – Скажи ей, что я не могу больше ждать! Скажи ей, пусть она придет!
Но я опоздала. Мы с ней уже находились по разные стороны границы, невидимой и неумолимой, о которую с налету, как птицы об оконное стекло, разбивались мои слова.
– Бедное дитя…
На плечо мне легко опустилась рука мисс Винтер и оставалась там все то время, что я кричала и плакала над бесполезно погибающими словами.
Понемногу слезы высохли. У меня осталось еще несколько слов, готовых последовать за своими собратьями.
– Мы были близнецами, – сказала я. – Она была здесь – смотрите…
Я задрала край джемпера и повернулась к ней правым боком. Мой шрам. Мой полумесяц. Серебристо-розовый, перламутрово-полупрозрачный. Линия раздела.
– Она была здесь. В этом месте мы с ней соединялись. Но нас разделили. И она умерла. Она не смогла жить отдельно от меня.
Я почувствовала, как пальцы мисс Винтер скользнули по полумесяцу на моем боку; глаза ее были полны сострадания.
– Дело в том… (вот они, самые последние из всех слов, после которых мне уже не надо будет ничего говорить), – что я тоже не могу жить отдельно от нее.