Тринадцатая стихия
Шрифт:
– Ну что ты ноешь – сделал зверем, не человек больше. Зверь… зверь… да ты стань зверем для начала! Покажи мне хоть одного зверя, способного свершить с себе подобным то, что с тобой сделал человек! Они, звери, чище и благороднее людей. Вот и будь им, а не поливай траву слезами о безвозвратно ушедшем прошлом. Живи и борись за свою жизнь. Это единственное, за что тебе стоит бороться и переживать.
Друид склонился над Гинтрой, сгреб в кулак его черные, всё еще мокрые после купания волосы на затылке и рывком заставил подняться на ноги:
– Вставай и не дергайся. Прежде чем снять заклятье, нужно исправить твои кости, уменьшить шрамы, под которыми
Оборотень дрожал, безумно вращал глазами, глядя на разъяренного сумеречника, но вырываться не смел, медленно сползая в обморок: видимо, слишком сильной оказалась встряска, слишком цепко давила удавка проклятья.
– Очнись! А то потеряешь эту жизнь, – Аш наградил Гинтру второй пощечиной, но гораздо слабее, просто приводя в чувство. Действие возымело эффект: оборотень открыл глаза и почти перестал дрожать.
Умелые пальцы заскользили по коже. Аш внимательно всматривался, но скорее внутренним взором, чем глазами, чувствуя каждую неправильность подушечками пальцев; хмурился и изучал дальше. Оборотень дрожал, но как-то иначе. И дышал отрывисто. Друид отвлекся от изучения шишки на ключице и беглым взглядом окинул всего Гинтру. И едва не прыснул в кулак, обнаружив причину дрожи… ниже пояса.
– Это тебя колдун сделал таким чувствительным, или ты в принципе неравнодушен к прикосновениям мужчин?
– Проклятье! – сквозь зубы процедил Гинтра.
– Ладно-ладно, не паникуй, мне всё равно. Если это из-за проклятья, то уйдет; если же нет… то ты и так привык.
Гинтра шумно выдохнул, закусывая губу до крови, – видно, прикосновения были достаточно осторожны, чтобы тело восприняло их как ласку, и сдерживаться ему было сложно. Исцеление превратилось в пытку, но, судя по прорывавшимся изредка томным стонам, пытка была сладкой. Сдерживая ухмылку и закончив с ощупыванием шрамов и увечий, Аш сосредоточился, пальцы окутало золотистое сияние, и под ним «неправильности» тела начали рассасываться. Мелкие шрамы исчезали полностью, хоть их друид и не касался, серьезные же искажения оставляли после себя тонкие бледные следы: чтобы убрать их полностью, силы сумеречника было недостаточно. Под воздействием мягкой теплой магии целительства природы оборотень взвыл и вцепился руками в плечи Аша.
– Держись, мальчик, держись, скоро закончим, – друиду было весело, и он позволил себе слегка посмеяться над Гинтрой, обозвав его «мальчиком». Но с другой стороны будь он хоть седобородым старцем, в сравнении с друидом все равно показался бы ребенком, если говорить о прожитых годах.
– Проклятье, я кончу, – оборотень скулил, но помогало мало.
– Да я же не против, лишь бы на пользу пошло, – Аш честно пытался не засмеяться.
– Ненавижу тебя!
– Да на здоровье.
Сумеречник решил, что подобная реакция тела наверняка вызвана проклятьем. Чернокнижнику не просто хотелось заполучить раба, он вознамерился заставить его страдать самым изощренным способом: чтобы тело получало удовольствие оттого, что самой жертве противно. К этому заключению Аш пришел, когда исцелял неправильно сросшиеся кости. Уж он-то знал не понаслышке, что процедура весьма болезненна, – Гинтра же выгибался в экстазе, вконец искусав губы. Это могло быть только воздействие магии. Те, кто с рождения предрасположены получать удовольствие от боли, так себя не ведут, не стремятся убежать от тех, кто эту боль причиняет. Оборотень
Аш невольно содрогнулся. Остался последний шаг. Самый важный и самый сложный. Никакое исцеление не сравнится со снятием проклятья: это требовало не только сил, как магических, так и физических, но и мужества, поскольку ему придется испытать отдачу, которая неизбежно обрушивается на мага, уничтожающего заклинание. Друид шумно выдохнул, концентрируя силу, серебристой вязью рун врываясь в черносплетение чуждой магии. Гинтра закричал. Отделение заклятья было болезненным настолько, что оборотень забился в конвульсиях, не видя, как осунулся и упал на землю эльф, прикрывая ладонью рот, из которого полилась кровь. Черная. Мертвая из-за пронизавших ее чар.
Его сотрясали судороги, рвало кровью. Гинтра успел немного прийти в себя и заметил, как дорого далось долгожданное освобождение.
– Проклятье! – выругался он, кидаясь к Ашу.
– Снято, – хрипло произнес эльф, стирая кровь с губ.
– Почему?
– Ты спас мне жизнь.
– Но такой ценой!
– Дурень, пройдет. Просто отлежаться пару часиков.
Насчет пары часов друид, вероятно, пошутил, ибо провалялся полдня, его трясло, несколько раз рвало кровью. Гинтра проклинал всё на свете, в том числе и безрассудного эльфа, который взялся за столь опасное дело, и слышал в ответ лишь: «Дурень!». К вечеру Аш оклемался, даже нашел в себе силы сварить отвар из трав, после которого стал чувствовать себя значительно лучше.
– И не стоит делать такое скорбное лицо. Ты же теперь свободен от проклятья, тебя больше ничто не связывает. И очень надеюсь, что даже в другом мире колдуну это аукнулось, – от зелья Аш оживал на глазах, отчего яда в его голосе прибавилось. И нужно было действительно хорошо знать друида, чтобы понять: это не озлобленность на весь мир, а всего лишь манера говорить.
– Неужели оно того стоило, чтобы ты так мучился?
– Да что ты раскудахтался? Всего-то несколько часов слабости. Уже прошло. Правда, магии скушало твое проклятье немеряно, на восстановление силы дня три уйдет, не меньше. Но раньше мы до клана дроу и не доберемся, так что успею прийти в норму, – Аш уселся на травяной подстилке, достал из сумки небольшую флягу, сделал глоток и протянул оборотню:
– Пей, оно поможет.
Гинтра глотнул… закашлялся, глаза полезли из орбит: горло обожгло непривычно крепким напитком, огненным. И вином этот самый напиток нельзя было назвать даже отдаленно, хотя слабый запах винограда все же угадывался в букете разнотравья.
– Что это за адское зелье?!
– Вино. Обычное вино, эльфийское, на травах, – сумеречника рассмешила реакция оборотня на напиток, который эльфы потребляли почти как воду. Всё же организм смертных был не готов к таким потрясениям.
– Ты никогда не говоришь о себе. Скрываешь чего? – внезапно спросил Гинтра.
– Нет, не скрываю. Просто особо нечего рассказывать. Еще на заре прибытия в этот мир пытался как-то ужиться с одноплеменниками, но устал ловить косые взгляды, приправленные почтением и страхом. Иногда нанимаюсь мечником, когда тоска вовсе заедает. Но всё же предпочитаю жить в своем лесу и редко выбираюсь из него. Там тихо, там волки. Там я дома. Хотя и поговорить особо не с кем. Заедает иногда скука, выхожу в мир. Нахватаюсь всех этих взглядов, тошно станет. И опять ухожу на пару сотен лет под сень своих деревьев. Хотел бы быть не один, но вот всё как-то не выходит, – спокойно пояснил Аш.