Тринадцатая
Шрифт:
Но слабые, хрупкие дети засыпают нескоро.
Высокая Липа долго ворочается на своей кровати. Наля-сказочница шепотом рассказывает Вере одну из своих бесчисленных волшебных сказок. Трусишка Катя сразу запрыгнула на постель сестры и, трясясь от страха, уверяет, что под окнами дома по ночам наверняка бродят волки. Саша-растеряша ищет ночную сорочку, которая уже давным-давно надета на нее. Ляля-малютка и Наташа Чижова самым серьезным образом укладывают в постель большую куклу с разбитым носом.
Софочка шепчет своей соседке Гане:
– Какая странная эта новенькая! Ждали мы бедную, слабенькую,
– Трудно ей будет привыкнуть к нашей тихой жизни, – отвечает несловоохотливая Ганя.
Сара Блюм тихо плачет, вспоминая больного отца. Суеверная Маня, перед тем как лечь в постель, долго крестит все углы спальни, соскакивает с кровати, крестит порог у двери и снова возвращается в постель, смешно пятясь, как рак. Это она делает, чтобы за ночь не случилось какого-нибудь несчастья у них в Убежище. Маня твердо убеждена, что всякое горе, печаль и невзгоды никогда не явятся человеку, если именно таким образом пятиться в кровать от двери.
Но вот к десяти часам вечера все, наконец, стихло, и девочки понемногу уснули. Когда доктор Анна Васильевна за два часа до полуночи прошлась по спальне, делая свой обычный вечерний обход, она услышала только дружное сонное дыхание тринадцати девочек.
Глава VII. Немного прошлого
На больших часах в столовой пробило два. Кодя проснулась, широко раскрыла удивленные глаза и, ничего не соображая, несколько раз окинула взором окружающую обстановку.
– Где я? – изумилась девочка, но скоро сообразила, в чем дело, и с улыбкой сказала себе: – Ах, да, в Убежище!.. Но почему так пасмурно нынче? Верно, дождь или туман на дворе.
И, чтобы убедиться в своем предположении, Кодя вскочила с постели и неслышно подбежала к окошку.
Ни дождя, ни тумана не было. Ранний летний рассвет глядел в окна Лесного убежища. Только легкая, серая, предутренняя дымка окутывала лес.
– Должно быть, еще очень рано, – сообразила Кодя, – но спать мне совсем не хочется, – решила она, возвращаясь в постель.
Опустив на подушку всклокоченную голову, Кодя стала вспоминать обо всем, что еще так недавно происходило с ней.
Ее папа (мамы она не помнит) был капитаном на одном из черноморских пароходов, плавающих между Севастополем и Ялтой. Она, Кодя, жила в Ялте у папиного друга, доброго старичка, которого звала «дедушкой». Часто папа брал Кодю к себе на судно, и она совершала с ним рейсы по Черному морю. Это были чудесные рейсы. Папина команда очень любила «капитанскую дочку». Матросы дарили ей раковины и морских звезд, учили ее лазить по мачтам, рассказывали ей о незнакомых краях, о чужих странах, где многие из них побывали.
Папа обожал свою Кодю.
– Ты у меня храбрая, тебе бы мальчиком родиться, такая ты смелая и ловкая, – со смехом говорил папа, лаская свою девочку и приглаживая ее непокорные вихры. – Погоди, я скоро поступлю капитаном на большое океанское судно и возьму тебя к себе юнгой, – частенько
Действительно, Коде надо было родиться мальчиком: она плавала, как рыба, лазила по мачтам не хуже любого матроса; проворная и ловкая, она умела распознавать направление ветра, грести не хуже самого капитана и править судном, как опытный рулевой.
В восемь лет Кодя казалась двенадцатилетней. Здоровая, сильная, рослая девочка не признавала длинных волос, локонов и причесок и умоляла отца стричь ее под гребенку, как мальчугана.
В зимнее время Кодя жила в Ялте, училась с внучатами папиного друга – «дедушки» и с нетерпением ждала весны, чтобы снова вместе с отцом совершать обычные рейсы на пароходе.
Но пришла весна и принесла несчастье бедной маленькой Коде. В одну ненастную бурную ночь волны выбросили на подводную скалу пароход, вверенный ее отцу. Корабль пошел ко дну. Вся команда спаслась, все до единого, кроме самого капитана. Отец Коди не успел последним, как положено капитану, покинуть гибнущее судно и утонул вместе с остовом своего разрушенного парохода.
Когда Коде осторожно и мягко сообщили об этом, девочка не пролила ни единой слезинки. Она только до крови закусила губы и побледнела так, что окружающим стало страшно за нее. Все следующие дни она молчала. Ходила на берег, смотрела на море и молчала… Боялись, что она помешается от горя, старались развлекать ее – ничто не помогало. Наконец решили послать ее в Лесное убежище, начальница которого была хорошо знакома другу отца Коди. Надеялись, что в Убежище, среди других девочек, на новом месте и с новыми впечатлениями, Кодя скорее забудет свое ужасное горе.
Через месяц-другой после гибели отца Кодя незаметно оправилась. Снова зазвенел ее голосок, она снова лазила по деревьям, заменявшим ей мачты, каталась на лодке, собирала ракушки и ловила крабов на морском берегу.
– Какая бесчувственная девочка, – говорили про нее окружающие, – как она скоро забыла своего отца! Смотрите, она совсем не грустит по нему и не плачет.
Ах, как это было несправедливо!
Кодя так горячо любила своего дорогого папочку! Она думала о нем постоянно, когда оставалась одна. Но плакать девочка не умела. Кодя была закаленным маленьким «юнгой», готовым смело и стойко принять любые, даже самые ужасные, превратности судьбы. Разве она была виновата в этом?
Глава VIII. Выдумка Коди
Белая летняя ночь смотрела в окна. Птицы в кустах огромного леса начинали тихонько чирикать, почуяв скорую зарю.
Кодя снова, на этот раз медленно, сползла с постели, выдвинула ящик стоявшего близ кровати комода, куда вечером Марья Андреевна приказала ей уложить свои вещи, и вынула из него какой-то твердый плоский предмет, завернутый в чистую тряпочку. Быстрыми ловкими пальцами Кодя развернула пакет. Это была фотография, вставленная в скромную кипарисовую рамку. Из рамки на девочку смотрело мужественное и смелое лицо, обросшее густой бородой, с честным открытым взором.