Тринадцатый апостол
Шрифт:
Водитель седана выскочил из машины и бросился в погоню. У Сабби с Гилом было какое-то преимущество, но когда-нибудь им предстояло остановиться, и Гил никак не мог взять в толк, что может дать эта дурацкая гонка.
Сабби неслась к вращающейся входной двери. Но по мере приближения к ней она, видимо, поняла, что медленно вращающаяся конструкция со столь же неторопливо двигающимися людьми для них просто капкан. Она заколебалась, затем кинулась в сторону. Гил чуть было не налетел на нее. Она повернулась, оттолкнула в сторону большой контейнер
Большое черное такси привело Гила в изумление. Оно буквально прыгнуло к ним, чуть их не переехав, взвизгнули тормоза. Когда обе дверцы авто распахнулись, Гил приготовился к самому худшему. Однако Сабби повалилась на переднее сиденье и приказала ему лезть в салон.
— Захлопни, захлопни дверцу, — скомандовала она, когда машина тронулась с места.
И они покатили, удаляясь от преследователя, от вокзала, просто уносясь прочь.
ГЛАВА 43
За три года до распятия
Вифиния, восточнее реки Иордан
Независимо от того, какое положение принимал Миха, спина у него постоянно болела. Летние одежды прилипали к телу и закручивались вокруг торса. Душный воздух, наполненный пылью и запахом испражнений животных, заполнял его легкие. Надо бы радоваться тому, что он может ехать на своем старом и верном осле, тогда как другие вынуждены таскаться пешком, частенько напоминал он себе, но даже эти напоминания скорей вызывали у него раздражение, чем заставляли смириться.
Я становлюсь для этого слишком старым.
В юности Миха с радостным возбуждением ожидал приключений. Прошло добрых десять лет, с тех пор как он оставил оружейную мастерскую отца и основал свою по изготовлению металлических украшений. Грязное жилье, почти несъедобная пища, постоянный риск, связанный с деловыми поездками, — всего этого он хлебнул вдосталь. Сделалось ясно, что не имеет значения, куда ехать. Везде было одинаково в плане всего самого наилучшего и наихудшего, что есть в человеке.
Да более десятилетия протекло с той поры, как он проезжал по этим улочкам. Казалось, они вовсе не изменились. Нищета, грязь, разврат — их не затронули даже годы. В юности Миха не одобрял презрения отца к беднякам. Теперь он и сам относился к жалкому простонародью примерно так же.
Как ему нравилось говорить, он стал практичным. Мечты юности умерли вместе с его женой и их еще не рожденным первенцем, судьбу которых определил римский легионер, куда-то верхом торопившийся и растоптавший молодую женщину на сносях, не сумевшую убраться с его дороги.
Лена была любовью всей его жизни, сильная духом женщина, не согласившаяся на брачный обряд и пришедшая к нему как равная. Свободолюбивая и прямая, а еще мягкая и любящая, она стала для него всем. С нею
После ее смерти все потеряло значение. У него не было желания ни продавать металлические украшения, ни браться за инструмент. Друзья призревали его. Кормили, когда он забывал о еде, давали приют, когда он не мог добрести до своего дома.
За один год Миха превратился в мертвеца, который поднимался лишь для того, чтобы отправиться в храм и произнести кадиш, традиционную молитву, посредством которой его душа могла воспарить к Олам Хаба. К Грядущему Миру.
Затем, в годовщину смерти жены, в тот момент, когда Миха читал кадиш, боль его чудесным образом рассеялась. Он больше не корчился в муках, ибо постиг, как умерли его Лена и не выношенное ею невинное дитя. Без какой-либо причины, без приговора и, очевидно, без Бога. Высокий, спокойный и свободный, он покинул храм и больше туда не возвращался.
Он вновь попытался справиться с обстоятельствами, он сражался за то, чтобы восстановить свое дело и заново построить жизнь. Возможно, он и добился бы успеха, потому что ему не требовалось многого для того, чтобы выжить, если бы Ирод Антипа не обложил новой податью все покупаемые и продаваемые в Галилее товары. Что явилось смертельным ударом и для стоявших куда крепче Михи ковалей. Миха, правда, был волен браться за любую работу, но все мало-мальски сулившее хоть какие-то заработки отдавалось людям с семьями или высокими связями, а ни того ни другого у него больше не имелось.
Его отец оказался прав. Финансовое благополучие гораздо важней, чем праведная жизнь, а также вера как в себя, так и в Бога. Это единственный путь для разумного человека. И Миха собрался вернуться домой, чтобы обратиться к тому, кого он осуждал в юности, и просить у него как прощения, так и помощи.
Накануне отъезда, когда Миха паковал вещи для путешествия, старый друг нанес ему неожиданный удар.
— Ты не можешь ехать домой, — предостерег его Иеремия.
— Почему? — спросил Миха. — Здесь меня ничего не ждет, кроме бедности и долгов. Те немногие, у кого еще есть деньги, лучше знают, как потворствовать своим желаниям и распорядиться драгоценностями, какие я для них делал. Все бесполезно. Я потерпел неудачу. Я вернусь обратно к своей семье и попрошу прощения и поддержки.
— Эта дверь давно закрыта перед тобой.
— Ты ошибаешься, — сказал Миха. — Отцовская любовь так просто не проходит, независимо от того, сколько минуло лет. И моя мать встретит меня распростертыми объятиями и слезами. И возможно, прекрасной и щедрой трапезой.
Миха рассмеялся, а его желудок громко заурчал от предвкушения.
— Нет, Миха, это не так, — серьезно сказал Иеремия.
Миха перестал паковать вещи.
— О чем ты не решаешься мне поведать?
— После твоего ухода отец сделал больше, чем просто отрекся от тебя, — признался Иеремия. — Каждую ночь он ходил в храм и читал кадиш, произнося твое имя.