Тринадцатый апостол
Шрифт:
— Парень из монастыря? — перебил Гил. — Ты же сказала, что он просто работник!
— У нас были дела поважней, чтобы выяснять, кто есть кто, — равнодушно сказала она, затем вместе с Сарками покинула комнату. Гил услышал, как за ними захлопнулась дверь.
Они вернулись несколько минут спустя. Гил продолжал стоять как стоял.
— Дай мне бумажник, — сказала Сабби, требовательно вытянув руку.
Гил не пошевелился.
— Банкноты с текстами переводов нужны Сарками, — поторопила она.
— Да пошла ты!
Он вынес более чем достаточно, заявил Гил. Он
— Ты получила от меня все, что хотела, так что теперь я вам не нужен. Вот и прекрасно. Отпустите меня и делайте что хотите. Но вы почему-то все тянете. Почему? Что вы задумали? Говорите!
Сарками и Сабби изумленно уставились на него, затем разом улыбнулись и покачали головами.
Гил стал закипать. Они опять взялись за свое. Значит, пришла пора им узнать, куда они могут засунуть свои снисходительные улыбочки, а заодно и свой свиток.
— Успокойся, — сказала Сабби. — Никто тут не собирается тебя трогать…
— Значит, теперь мне можно уйти? — спросил Гил.
— Нет, ибо мы еще не закончили, да и свиток тебя не отпустит. Тебе еще многое предстоит сделать. Когда придет время, ты сам все поймешь.
Они все же держат его за придурка.
— Вот как? — бросил язвительно Гил. — Неужто я так натаскан, накачан и прочее, что вы без меня просто не мыслите продолжения ваших маленьких игр?
Сарками в первый раз обратился к нему.
— Натаскан, накачан? — спросил он скептически. — Это вряд ли. Но давай все же прикинем, способен ли ты оберечь свиток от тех, кто собирается уничтожить его? Я лично думаю, да. И молю Господа, чтобы так оно и оказалось. Перед тобой стоит гораздо более ответственная задача, чем простое умение обнаружить преследователей и эффективно их обезвредить.
Гил ждал объяснений, но их не последовало.
— И какого же рода эта задача? — иронично поинтересовался он.
— Та, которая по плечу лишь тебе, — сказала Сабби.
Ее прикосновение к его руке было более чем возбуждающим. Теплая волна, которая омыла его, когда он впервые прикоснулся к находке, снова поднялась в нем. Сабби была рядом, протягивая ему свиток.
— Возьми его, — убеждала она. — Затем решай, как тебе поступить, я соглашусь со всем, что ты скажешь.
Гил оглядел ее. Он знал, что решит, прежде чем принял свиток.
Исчезла злость. Испарились сомнения. Целая жизнь, полная суеты и мелких предательств, исчезла бесследно, со всеми маловажными ее проявлениями: с пустыми тревогами, с глупой ревностью, которые только что переполняли его разум и сердце. Ладлоу, да упокоит Господь его душу, Сарками, Сабби и он сам, все они вместе стремились к одной-единственной цели: выполнить завет тех, кто ушел задолго до них, сберечь свиток и провозгласить то, что он таил в себе более двух тысяч лет.
Хотя кому все это нужно, Гил очень смутно себе представлял.
ГЛАВА 45
На другой день после распятия
Утро в доме Иосифа Аримафейского, Иудея
Это
Если бы он не был таким глупцом, если бы он не дал потачки своему желанию поддаться заверениям Иешуа, может, он и разглядел бы приближение непоправимой беды и, возможно, предпринял бы какие-нибудь шаги, сделал бы хоть что-нибудь, чтобы предотвратить ее.
Последние десять дней тянулись бесконечно. С того мгновения, как апостолы услышали о намерении Понтия Пилата арестовать Иешуа, споры между ними не утихали, но не давали никаких результатов. Симон предлагал сблизиться со жрецами храма и попытаться смягчить их злобу обещанием держать Иешуа подальше от Иерусалима, а также убедить его умерить свои нападки на них и на фарисеев. Варфоломей и Иаков доказывали, что угроза чересчур велика и что самое лучшее для них не ходить в Иерусалим на празднование Песаха.
Сам Иешуа заявлял, что лучше всего ничему не противиться.
— Римская стража станет искать меня всюду, куда бы я ни направился. Вам же не стоит сопровождать меня. У каждого из вас есть более важные обязанности, чем сидеть со мной в темнице или, того хуже, медленно умирать на кресте. Предпочтительней, если уж это произойдет, чтобы я умер так же, как и жил, исполняя волю моего Отца.
Теперь, оглядываясь назад, Миха жестоко винил себя за то, что поддержал намерение Иешуа отметить окончание Песаха в Иерусалиме. Все знали о той опасности, что поджидала их там, но Иешуа было не переубедить.
Поздно ночью, когда все спали, Иешуа с Михой держали совет. Это была ночь накануне путешествия, и Иешуа упорно оспаривал каждый резон собеседника. В конце, когда не осталось никаких доводов в поддержку его намерения, он просто заявил Михе:
— Я должен сделать что должен.
Миха знал, что, если уж Иешуа что-то решил, он будет таким же неколебимым, как храм, и потому переключил все внимание на то, чтобы убедить Иешуа войти в город незаметно. Но тот продолжал стоять на своем.
— Я приду в Иерусалим праздновать вместе со своими собратьями. Если они решат признать меня и последовать за мной, так тому и быть.
По прибытии в город самые худшие опасения Михи подтвердились. Собрание перед городскими воротами было даже более многолюдным, чем он себе представлял. С толпой следовавших за ним и славивших его имя Иешуа проделал свой путь до храма. Обнаружив там менял, торговавших в такой святой день, Иешуа пришел в неописуемую ярость. Не будучи в состоянии сдержать свой гнев и полностью осознавая, что могут повлечь за собой его действия, Иешуа изгнал недостойных из храма.
В тот день Иешуа мало говорил во время седера и сделал лишь несколько замечаний по поводу вина и хлеба, показавшихся апостолам непонятными. Только Миха, возлежавший рядом с Иешуа, сумел уяснить в достаточной мере, что символизируют упомянутые им кровь и плоть.