Тринадцатый год жизни
Шрифт:
Стелла выглянула из палатки. Игорь Леонидович хмуро курил, пуская пухлые, как из ваты, кольца дыма. Кольца ударялись о высокую решётчатую спинку стула и распадались в прах. Стелле жаль было матери. Но увы, куда жальче было себя, которая сейчас произнесёт: «Хорошо, я не поеду…» Она медлила, качаясь на грустных весах своей нерешительности.
— Стелла! Ну подумай, что же я Ване скажу! — Это последнее она крикнула шёпотом, хотя Ваньки не было дома, судя по всему предыдущему разговору.
И тут Стелла вдруг ожила.
— Я его подготавливала, — произнесла Стелла безжалостно, — и ты его подготовь… Наври там что-нибудь.
Это было уж слишком… слишком! Никому так не позволено разговаривать с родителями. И Стелла это поняла. И Нина это поняла. В таких случаях детей надо просто сечь — и пусть учёные-педагоги протестуют сколько хотят!
Но что могла сейчас сделать бедная Нина? Во-первых, по телефону, во-вторых, в таком незавидном положении. Единственно, что она могла, это подпустить в последнюю реплику совершенно бессильного яда иронии:
— Что ж! Спасибо за полезный совет…
И разъединилась.
И заплакала… Родители немало плачут от детей. Что ж, Нина тоже плакала немало, с дочерью хватало забот. То ногу босую располосует, то локти сшибёт, что страшно смотреть, то не пройдёт по конкурсу в картину к Ролану Быкову… да мало ли. Причём иной раз Стрелка сама терпит, а тебе не удержаться. Но впервые она плакала из-за того, что оказалась слабее дочери: и просила о помощи, и не получила её…
Стыд пристально смотрел Стелле в глаза. Она придавила рычаг, чтобы прекратить короткие гудочки, чтобы получить длинный, чтобы позвонить Нине, чтобы сказать ей: «Мама, я никуда…» Вот такая пирамида — почти как в доме, который построил Джек.
Но пирамида эта осталась в Стеллином воображении.
— Поговорила? — в палатку просунулась отцова голова. — Тогда помчали, у нас билеты в кино!
Не было билетов! Билеты они купили с рук. И, уже сидя в темноте зала под старательное веселье какого-то киножурнала, отец наклонился к её уху и прошептал:
— Когда начинаешь сомневаться, главное — не делать паузы. И решение придёт само! — потом обнял её за плечи, тихонечко тряхнул сильной своею рукой.
А тут, слава богу, и кино началось.
Главное — не делать паузы…
Утро, день и вечер
Белорусская дорога считается из подмосковных железных дорог самой живописной. Здесь очень скоро начинаются леса, пустынные холмы и прочие необжитые пространства. И деревья стоят по холмам серьёзные такие — словно бы ратники, уходящие на битву… Среди жёлтых берёз ёлки проступали особенно заметно, как воеводы. А вообще по Белорусской всё больше лиственные леса — дело ведь идёт к югу и западу.
Они сели в поезд, конечно, не так рано, как собирались: они проспали. Словно кто их опоил. Стелла проснулась
Ну что делать! Вскочили, умылись, поели, схватили такси, купили билеты, когда до отхода оставалось четыре минуты, плюхнулись. Тут поезд и тронулся… Вот это жизнь!
И ни словом не вспомнили они школу и Нину.
— Давай в окна смотреть! — сказал отец, и сам уже повернулся к окну. Чуть ли не носом к нему прижался, как первоклассник.
Смотреть из поезда в окно, по правде говоря, довольно-таки пустое занятие. Кажется, видишь много, а на самом деле всё лишь мелькает мимо глаз. Кто назначал свидания в метро, тот знает это ощущение: стоишь перед эскалатором, а на тебя лица, лица, лица! Только там утомляет, даже голова начинает кружиться. А здесь — всё спокойно, бездумно. Так бы целый век и смотрел.
С этой весёлой пустотой в голове Стелла и её отец вышли из поезда, скоро миновали край посёлка и углубились в лес. Глядь — они на дне крутого оврага, и, пока выбирались наверх, отец здорово упарился под своим рюкзачищем, да с палаткой в зубах.
Потом сидел в корнях здоровенной сосны, курил сигарету. Солнце светило, и Стелла вдруг заметила, что он здесь очень на месте — среди леса, среди перепутанных веток. Гора вот, например, на месте в своём дачном кабинете, около чертежа. А отец именно здесь. Он, как бы сказать, был в лесу свой человек! Даже свой парень!
— И чего ты смотришь? — спросил он.
— Смотрю, и всё…
Пошли дальше. Стелла впереди, а отец сзади, крепко держа её за локти. И через некоторые ямки или корни он её почти переносил по воздуху. А когда шли по ровному месту, он прятал нос в её волосы. И Стелла ни разу не отстранилась и не вздрогнула.
Неожиданно они вышли на обрывистый берег реки. Деревья уступали здесь несколько метров, давая травянистое пространство для их будущего лагеря. Дальше шёл крутой спад, а внизу узенький пляж и вода.
Они побросали вещи, начали ставить палатку. И за этой вознёй не заметили, что солнце поднялось в самую верхнюю свою точку. Лучи его были тяжелы, как случается только в жаркие дни сентября. Клонило в сон, в молчание. И вроде бы время чего-нибудь поесть. Но есть совсем не хотелось.
Вдруг отец сказал:
— Ну, слабо нам окунуться? Ты купальник взяла?
Купальник она взяла, но всякому известно, как холодна в сентябре вода Подмосковья, несмотря на теплую погоду. И давно уже миновал день второго августа, когда «олень рога в воду опустил». То есть, по старым деревенским обычаям, запрет на купания, а это уж недаром, наверно.
Отец выслушал её невнятные бормотания про оленя:
— Ну так ты взяла купальник-то, деревенская? Тогда марш в кусты!
Потом осмотрел её довольно бесцеремонно: