Тринадцатый наследник

Шелонин Олег Александрович

План операции вчерне был готов, и наследник темного императора немедленно приступил к его осуществлению.

5

Уже перевалило за полдень, когда к стражникам, несущим вахту около ворот городской тюрьмы, подошел стройный юноша. На голове его красовалась роскошная шляпа, из-за правого плеча торчала рукоять меча, а в руках молодой человек держал гитару. Да, да! Именно гитару. Деньги творят чудеса и за щедрую плату шатовегерские мастера приладили к деке срочно выточенный по чертежам Ивана (а

это был, разумеется, он) новый гриф и снабдили музыкальный инструмент аж шестью струнами!

— Господа, я в вашем прекрасном городе впервые. Мечтаю покорить его своим искусством и первый сольный концерт хотел бы устроить в вашей тюрьме. Это возможно?

Стражники нервно икнули, а потом заржали как ненормальные.

— Сольный концерт…

— В тюрьме…

— Ой, не могу!!!

— Ну ты придурок!

— Вьюнош, — отсмеявшись, дружелюбно шлепнул по плечу Ивана седоусый сержант, — не в том месте ты собрался начинать свою карьеру.

— Ну почему не в том? — пожал плечами новоиспеченный артист. — Я так понял, это тюрьма для особо важных преступников…

— Тут всякие есть, — кивнул сержант, — и особые, и не особые.

— Так ведь не вечно же они будут тут сидеть. Наверняка ведь и политические имеются, — спокойно продолжал пояснять парень, — а политика — дело тонкое. Сегодня ты внизу, а завтра наверху. Вот выйдет на волю такой уважаемый человек и вспомнит про бедного менестреля, скрасившего его тюремный быт дивными песнями.

— А придурок-то с дальним прицелом, — хмыкнул один из стражников.

— А что, может, доложить о нем коменданту?

— Не стоит. — К воротам тюрьмы приближался тучный мужчина в сером камзоле. — Я все слышал. И знаете, мне понравилось предложение этого мальчика. Только ты лишнего чего не напой, — предупредил «менестреля» комендант. — А то здесь на всю жизнь и останешься. Вчера вот нам доставили сюда одного острослова. Памфлет на нашего префекта накатал. Теперь в одиночке дифирамбы ему поет, да вот беда — никто не слышит. Стены в моей тюрьме толстые. Ну как, еще не испугался?

— Немножечко. Но я надеюсь на вашу доброту, господин, э-э-э… не знаю вашего титула, уважаемый.

— Гуко. Обращайся ко мне господин Гуко или просто комендант. Ну пошли, сейчас я как раз откушивать буду, а ты мне будешь петь. Только меч придется сдать. Посторонним с оружием сюда нельзя.

— Да какой это меч, — дружелюбно улыбнулся Иван, — это так, психологическое оружие. Можно, я его оставлю при себе? А то у вас там всякие в тюрьме сидят. Мало ли чего.

— Не понял. Что значит «психологическое оружие»?

— Ну… иду я, скажем, по улице, а тут лихие люди. Видят, у меня вроде бы меч при себе — и драпать. А на самом деле… Да вы сами посмотрите.

Студент извлек из ножен свое «психологическое оружие» и протянул его коменданту рукояткой вперед. Господин Гуко взвесил меч в руке и оглушительно расхохотался.

— А ты шутник! Вместо меча с игрушкой ходишь?

— Ну да. Только вы его обо что-нибудь не стукните, рассыплется. А мне еще им бандитов пугать. Я ведь,

знаете, певец, а не воин. С ножиками обращаться не умею, — доверительно сообщил Иван. — Мое оружие вот! — тряхнул он гитарой.

— Забирай, — вернул юноше «игрушку» комендант. — Пошли, продемонстрируешь нам свое искусство. Если хорошо споешь, глядишь, и денежек тебе отсыплю.

Ивана провели в тюремный двор, разделенный на две части высокой металлической решеткой. На одной половине толпились заключенные в клетчатых робах, на другой стоял обеденный стол, ломившийся от яств. Господин Гуко направился прямо к нему, примостил свое седалище в кресле, пристроил за воротник кружевного жабо слюнявчик, взял в руки вилочку и ножик и приступил к трапезе под скучающие взгляды заключенных по ту сторону решетки.

Иван быстро просканировал взглядом толпу арестантов, но своей подруги среди них не обнаружил. Там были лишь одни мужчины.

— Ну шево рот ражжявил? Нашинай! — прошамкал комендант.

— Один момент… Господин Гуко, а можно задать один вопрос?

— Жадавай.

— А почему вы обедаете не в своем кабинете, а в тюремном дворе, да еще и в присутствии заключенных?

Комендант, наконец-то дожевав свой кусок мяса, проглотил его и соизволил ответить:

— Для их же блага стараюсь. Их-то в камерах баланда ждет: один капустный лист на десятерых, а здесь винцо из монастырских подвалов моего лучшего друга аббата Фемиона, зайчатина, телятина. Вот они сейчас смотрят, как я вкушаю этот великолепное жаркое из оленины, запиваю его прекрасным вином, и думают о том, каких радостей жизни лишились вместе со свободой. Проникаются. Глядишь, к концу срока кто-нибудь и решит с преступным ремеслом завязать.

— Воспитательная акция, выходит? — хмыкнул Иван.

— Она самая.

— И как, помогает?

— Честно говоря, не очень. Я тут каждый день стараюсь, мучаюсь, рискуя здоровьем, брюхо до отказа набиваю, а они, сволочи, морды воротят.

— Ну что ж, удачи вам в ваших праведных делах и приятного аппетита. Уважаемые господа, — начал свое выступление артист, обращаясь одновременно и к тюремщикам, высыпавшим во двор на это бесплатное шоу, и к заключенным на другой стороне двора, — я по натуре пацифист и придерживаюсь мнения, что все люди братья, независимо от того, по какую сторону решетки они находятся. А потому мои песни предназначены как для вас, господа тюремщики, так и для вас, господа арестанты.

Иван тронул струны гитары.

Куда ты, тюремщик, идешь? Глаза твои светят любовью…

Пел юноша душевно, мягким, приятным баритоном. В детстве с пацанами во дворе ему не раз приходилось давить под гитару блатняка, воображая себя крутым авторитетом (издержки демократизации в новой России, широким потоком изрыгающей чернуху с голубых экранов), и теперь с огромным удовольствием делился этими «культурными ценностями» с шатовегерской братвой и их тюремщиками.