Тринадцатый ученик
Шрифт:
В упоении неслись они минут сорок и все ж таки сверзлись, въехав в дубняк и потеряв тропу. Некоторое время лежа, Паша слушал, как крутятся колеса велосипеда и ворочается рядом, тихо ругаясь, подельник-эквилибрист. Деревья бежали в хмельном танце, цепляясь макушками, мельтешили стволы и ветки. Колоссальным усилием оторвав голову от земли, он застыл, в который раз дивясь и поражаясь. Сколько было в его жизни таких открытых, откровенных, безграничных мигов, когда душа ахнет, вздохнет и вместит в себя видение абсолютной, спасительной красоты, но чуть шевельнись - и замутилось, уплыл, не обратившись в вечность, пронзительный, высокий, запредельный миг.
Дубняк шел по
– От страха трезвеешь, ты не замечал, Тимофей?
– От холода, - отозвался любитель приключений, - ночь все-таки. Фонарь разбил, - сообщил он.
– Поехали, Паша.
И они поехали, удаляясь от деревни в неизвестном направлении. Теперь, без фонарика, приходилось туго, правда, на открытых полянах и просеках старался месяц (свой брат!). Падали еще пару раз, налетая на пни и коряги. Давно заблудились бы, но Бармалей нюхом чуял направление. Однако это было здорово - нестись в неведомые края, покуда солнечный мир спит, а лунный, игнорируя твое присутствие, посылает тайные сигналы своим адептам. Паша хорошо знал это возбуждение, нарастающее так ярко и празднично изнутри, возбуждение тайны и причастности. А эта картинка - его улов, его добыча: пруд, и двойной месяц, и черные тени, и мрачные призраки - все это погребено в памяти. Я - хозяин, творец, художник - извлеку на свет и поражу солнечный мир в урочный час.
– Закрой глаза, Паша.
В голосе Бармалея слышалось торжество. Наконец!.. Паша послушно закрыл глаза и, держа Бармалея за руку, ощутил себя на склоне, это чувствовалось, потому что земля уходила резко вниз.
– Смотри.
На мгновение ему почудилось, что они, поколесив вокруг пруда, вновь возвратились к нему. Деревья так же толпились по кратеру ложбины, хотя это были сосны, а не дубы. А там, чуть ниже, словно паря в ночном воздухе, поблескивали металлические шпили башен. Из тьмы проявился готический средневековый замок со стрельчатыми бойницами-окнами, арками и полукруглыми башнями, надежно сокрытый от постороннего досужего взора. Лишь с одной стороны белела узкая полоска гравия, обозначая дорогу.
– Ничего коттеджик?
– похохатывал Бармалей, наслаждаясь Пашиным изумлением.
– Заходи в гости.
– Ты что, тайный мафиози? Может, мы уже на том свете?
Бармалей, не дослушав, кубарем покатился по склону. Вблизи Паша разглядел, что замок недостроен и запустение уже тронуло его: почернели от сырости щиты, закрывавшие дверные проемы и окна. Бармалей знал лаз, и вскоре они очутились внутри. По периметру строение окольцовывала анфилада залов - вроде галереи, - перетекавших друг в друга. Прикоснувшись к колонне, Паша почувствовал холод мрамора. Предутренний свет просачивался откуда-то с высоты, видимо из башенных
– Одобряешь?
– Бармалей подмигнул.
– Я тут отдыхаю. От нищеты.
– А хозяева?
– Главный хозяин на том свете. Это я стороной выведал, когда на дворец наткнулся. У меня приятель в райцентре, в налоговой. Он в курсах. Вдова молодая осталась с ребенком. Им не потянуть.
– А продать?
– Продают, но - трудно. Во-первых, глушь: ни дорог, ни связи - ни черта. Во-вторых, денег вбухано - вагон. На такие деньги желающих мало, а за "так" - обидно. Вот и стоит - для меня.
– Зачем же он правда сюда забился?
– Говорят, - Бармалей почему-то шептал, - он смерть предчувствовал. Метался. А место это ему экстрасенс городской посоветовал: точка в пространстве уникальная. Мол, спрячешься - не найдут. Да он и уроженец откуда-то неподалеку.
Паша лежал и глядел на огонь, прыгавший по веткам. Сегодня он уже смотрел на костер. Было это ужасно давно. Тетя Нюра ("мало вас, ведьмачих, палили!..") глянула огневым глазом, и закурился дымок. Экстрасенс предсказал точку в пространстве...
– Гиблые у нас места, - пробормотал Паша, сладко, покойно смежая веки и погружаясь в дрему.
Под веками метались оранжево-красные языки пламени, и чудилось, что это кружит плясунья в огненно-красном наряде...
Когда Паша проснулся, Бармалея в каминной уже не было. Огонь давно потух, и утренняя свежесть давала себя знать. Он спустился по трапу в знакомую анфиладу залов, заново восхищаясь и удивляясь. Сквозь лаз выбрался наружу. По склонам убегали вверх сосны в зеленом убранстве. Солнце откуда-то из-за гребня подсвечивало лес. Тимофей, скинув майку, занимался зарядкой и, бодрясь, фыркал. Но, видно, головушка похмельная побаливала приседал он с трудом, а наклонялся вообще со стоном, багровея лицом.
– Брось, не притворяйся, - сказал Паша и опустился на бревно, рядом с которым валялся велосипед. Мимоходом отметил: цел, руль не вывернут, обода не погнуты - пьяным счастье.
– Ты доволен жизнью, Паша?
– вдруг спросил "физкультурник".
– Не знаю, - честно признался Паша, - не пойму.
– А я - вполне. Кроме одного пункта: отсутствия оборотных средств. Проще говоря - денег. А планов у меня - навалом. Я бы идеи мог за деньги продавать.
– Все так думают, - возражать было лень.
Похмелье разжижало действительность. Медленно-медленно, будто в воде, поддерживая велосипед с двух сторон - или держась за него, - они взобрались на гору. Тут уже сплошь окрестности заливало солнце, нежа и лаская тело после ночного озноба. Видно было далеко - змеилась река, разливаясь каплями стариц. Вон у одной притулилась деревенька Шишеевка (Паша узнал ее по разрушенной церкви); если пуститься вправо напрямик - Хлебниково. По левую сторону за доброй сотней километров, у истоков речки, прячется монастырь, где провел Паша прошлый год, - на миг ему помстилось, что блеснул в небесах золотой отсвет купола и креста. Да нет, расстояние нешуточное. А родное Любавино скрывается за лесом. Совсем близко к таинственной ложбине подступили какие-то длинные строения с плоскими крышами.