Тринадцатый
Шрифт:
— Очень просто, из десяти всегда найдется один честный. Вовремя доложит в нужную инстанцию о неблагонадежных.
— Получается, что, не желая этого, я тебя сдал, как самый последний стукач. — От сознания своей вины Тринадцатый снова посерел.
— Слушай, дружок, если ты всегда, так на всё будешь реагировать, то быстро в карцер попадёшь. Посерел весь. Разве так можно? Надо сдерживать свои эмоции, что бы никто ни когда не видел что у тебя внутри. Можно кричать, волнения гроздями из-под мантии выпускать, для большей важности нимб погрызть или цветами переливаться — всё можно. А правильно и нужно всё это внутри себя держать, наружу не выпускать
— А как этого добиться?
— Тренировками. Начни с простой ситуации: вспомни что — ни будь неприятное и пережуй это спокойно в себе. Главное, в это время следить за своим цветом. Не выпускать на волю эмоции. Они вещи капризные — сразу вылезают и на мантию садятся. Если ты это в себе сможешь сейчас наработать, то и человеком это не потеряешь. У людской плоти забот много, ох как много. Без эмоций проблем хватает.
Тринадцатый испугано взглянул на Меченого.
— Первая и главная задача — пища. Плоть питать нужно. Чтобы вкусно поесть и сладко поспать, люди войны начинают и бьются не на кровь, а насмерть. Бывают войны крупно масштабные — от Самого Создателя. — Меченый поднял концы мантии вверх.
— Неужели, войны тоже от Самого? — Не поверил Тринадцатый другу.
— А, как же. Только тут вот какая загвоздка: люди, как бы сами просят разрешение на кровопролитие.
— Зачем?
— Очень просто. Накопилось у них много оружия — девать не куда. Не выбрасывать же? Вот, у кого его побольше и высматривает себе противника поменьше. А, потом, у Создателя выпрашивает разрешение.
— И — и — и, Он, разрешает? Не верю.
— А, что не разрешить — то? Люди за свои грехи должны сами расплачиваться.
— Но ведь, и невинные люди страдают?
— А, ты, что про невинность людскую знаешь?
— Таких людей не встречал. — Категорично заявил Тринадцатый. Потом помолчал, и тихо добавил. — Считай, что я вообще с людьми не встречался.
Разговор зашёл в тупик. Гроздья Недоверия начали скапливаться в узком проходе.
— Хорошо, ты, мне не веришь. Я, на тебя не обижаюсь за это. Сколько до отбоя?
— Два часа. — Тринадцатый посмотрел на главную башню с часами. Башня была возведена странным образом, — где бы ни находилась душа — отпускник, — она всегда могла узнать время по часам.
— У нас с тобой есть два часа на экскурсию. — Меченый достал из под мантии две бесцветные грозди. — Держи. — Протянул он одну гроздь другу. — Спрячь под нимб.
— Зачем?
— Что бы нас ни увидели санаторские шпионы. — Пояснил Меченый. Затем, ни слова не говоря, спрятал свою гроздь под нимб. Тринадцатый испугано огляделся вокруг. Меченый исчез.
— Ты, где? — Сам не зная почему, вдруг, прошептал он.
— Да, здесь, я, здесь. Делай, как я тебе велел.
— А, как же я за тобой полечу, если я тебя не вижу? — Не унимался Тринадцатый. Он не верил в чудеса, потому что ещё ни разу в жизни с ними не сталкивался.
— Когда станешь невидимым — меня увидишь.
Стоило Тринадцатому положить гроздь под нимб, как он сразу же, увидел друга.
— Вот теперь можем лететь. Сколько времени из-за твоего недоверия потеряли.
Первым в полёт пустился Меченый. Сил у него было больше, чем у Тринадцатого. Ему частенько приходилось тормозить, что бы дождаться друга.
Тринадцатый не мог понять, зачем и куда они летят. Все силы у него уходили на стремительный полёт. Напрягая силы, и достигнув нужной скорости, он так разогнался, что чуть не врезался в Меченого.
— Подожди.
— Да.
— Нам надо туда. Только осторожно. Без разговоров.
Стараясь не шелестеть мантиями, и не создавать воздушного потока, они подлетели к дымке, на которую указал Меченый. Они подлетели ближе. Тринадцатый, рассмотрев, что это целое облако душ, очень удивился.
— Что это такое? Зачем? — Нечаянно вырвалось у него вопрос.
Меченый сразу же схватил Тринадцатого за край мантии, и потащил в обратную сторону от облака. Только оказавшись на почтительном расстояние, Меченый отпустил мантию Тринадцатого.
— Я, же, тебе сказал молчать. Ты, что хочешь, что бы нас в Отстой сослали?
— Нет.
— Тогда молчи, когда тебе велят. Потому как такое видеть нельзя.
— Ты, вот кричишь, а ничего не объясняешь. — Обиделся Тринадцатый. И, крупные капли Обиды сразу же окружили его со всех сторон.
— Прогони это нечисть. Или она тебя задушит. А, ну лети вон отсюда. — Не удержался Меченый, и сам начал прогонять Обиду. Справившись с каплями, он медленно полетел в сторону пансионата, на лету объясняя положение дел. — Понимаешь, там внизу, на земле сейчас бойня идёт. По-другому — война, значит. Убивают люди друг друга, не задумываются. Умирают на поле боя десятками, а то и сотнями. А, души в такой суматохе могут покинуть тело только по распоряжению Ангела — Хранителя. Представь, на десять человек с одним именем — один Ангел — Хранитель. Пока всех найдёшь в этой круговерти с ума сойти можно. Вот они и выбирают ночное время суток, легче работать. Ночью люди в основном спят, не воюют.
— А, если воюют?
— Тогда ночью работают. Души-то всё равно надо отправлять.
— Ясно. Но, мне от их количества страшно стало. Неужели возможно сразу столько тел загубить?
Меченый ухмыльнулся. Его поражала наивность Тринадцатого. Он ни раз за свою миссию общался с душами. Дружил с ними, вёл долгие беседы. Попадались и новички. Но не разу не приходилось Меченому встречать в душе столько наивности.
— Когда Земля — матушка от людских ног трещать начинает, — то можно и загубить. Война или мор, какая разница, если плоти слишком много. Выживут сильнейшие из сильнейших. Продолжат род людской новой, сильной плотью.
У Тринадцатого от удивления нимб съехал с мантии. Из-под него чуть не выскочила гроздь — невидимка. Он ели успел её поймать, и поправить нимб. Меченый подождал, пока друг поправит одеяние, и продолжил.
— Вообще, всё не так просто, как ты себе представляешь. Войны чаще всего происходят по воле плоти человеческой. Не умеет душа сама себя контролировать, стареет, особенно после сорокалетнего отбывания на Земле. Ей и заветы, и указы написаны в виде шпаргалок и болезни посланы, а она всё равно себя губит и губит. Иногда, плоть такую верхушку над душой берёт, что душу за плотью уже и не видно. А потому, что плоть только и делает, что вкусно ест и сладко спит. Душе бедной становится тяжело плоть носить. Но это ты узнаешь сразу в первые дни жизни в человеке, когда любящая мамочка начнёт в твоё тело всякую гадость килограммами вливать. Ты в угоду ей будешь всё это заглатывать и толстеть, потихоньку жиром заплывать. Толстеть и лениться, жиреть и болеть. Правда, худым людям тоже не сладко в жизни. Судьбу несёшь в худосочном теле, и всё боишься за себя — как бы ненароком не выскочить. Здесь правило одно, даже не правило, а закон. Знай меру. На этот счёт в школе тебе целый реестр дадут.