Трипольская трагедия
Шрифт:
Вдали, на самом горизонте, показалось облачко пыли; оно росло и быстро приближалось, какой-то кавалерийский отряд скачет бешеным аллюром.
Прозвучали слова команды, отряд развернулся, готовясь принять первое крещение огнем.
Все ближе и ближе всадники… Кто они? Зеленовцы или…
— Ребята, свои!
Горстка кавалеристов остановила бешеный скок своих коней около командира.
Лучше было бы принять бой, сражаться, гореть в огне битвы, чем так вот, в привычном боевом строю, слушать страшный рассказ вестников горя, примчавшихся на взмыленных лошадях.
…—
Спасшихся легко, слишком легко было пересчитать.
Налицо всего 8 человек.
Спаслось восемь человек…
Из ста пятидесяти.
Это — страшная расплата за неосторожность. Это — боевой опыт, правда, купленный слишком дорогой ценой. Было ясно, в местечке засели бандиты: спрятанные местным, в большинстве кулацки настроенным населением, вооруженные с головы до ног, они сумели обмануть бдительность нашего отряда.
Такова была обстановка борьбы в то время. Такова «техника» и «тактика» борьбы бандитской армии, дравшейся под эсеровскими «социалистическими» знаменами.
Однако для долгих размышлений и сетований нет времени: нужно двигаться дальше.
Смущен ли все же хоть немного дух молодых бойцов? Может быть, вернуться назад? Вспомнить о матери, о книжках, о друзьях, оставшихся там, на родине? Над этим задумался кто угодно, но только не комсомольцы.
Нет, они хорошо знали, что во имя отцов и матерей, во имя самих себя, во имя будущего своих братьев по рабочему классу нужно одно: не давать пощады бандитам. Дать друг другу комсомольское слово — драться до конца, на смерть, со стиснутыми зубами.
Каждый комсомолец дал себе это слово. Великий гнев их перелился в великое спокойствие и решимость.
Отряд двинулся дальше, пыля по нагретой палящими лучами солнца дороге.
«Продовольствие не получено»
Обухово занято. Бандиты отступают — у них, видимо, нет шансов устоять перед наступательным маршем красных. Ночлег. Забрезжило утро. Бойцы поднимают головы, еще налитые свинцовой усталостью.
Бах, бах, ба-бах! — гулко разрываются тяжелые снаряды.
— Наши палят с бронепарохода, — расцветают радостными улыбками лица комсомольских бойцов. В самом деле, канонада раздается со стороны Днепра.
— Вперед! Враг в Триполье, оно должно быть взято!
Слова боевой команды. Застрекотали пулеметы, зачастили винтовочные выстрелы. И вот, через несколько часов непрерывного наступления наши отряды у самого Триполья.
Шаг за шагом, пядь за пядью сдают свои позиции отступающие зеленовцы.
У самого села бой разгорается с утроенной силой. Сопротивление
Разогретый, как кипяток, воздух, нестерпимый зной, палящее солнце, жаркая канонада.
Дело ясно — еще немного и деревня будет сожжена. Бандиты должны сдаться.
Враг это, очевидно, понял хорошо и поспешно отступил. В Триполье воцарилась подозрительная тишина.
Соблюдая все необходимые военные предосторожности, красные отряды входят в село. Оно пусто.
Ушел не только враг — бандиты, но и почти все население. Только старики, больные и дети испуганно прятались по сараям и погребам.
Зачем, от кого они бегут?
Дело ясно: это — плоды провокаторской работы эсеров и петлюровцев, сумевших уговорить крестьян, что Красная армия — сплошь грабители и насильники, руководимые «жидами-коммунистами».
Но так или иначе, Триполье — зеленовская крепость — занято, оно стало красным Трипольем.
Недолго длилась радость блестящей победы!
«Продовольствие из Киева не получено, — гласило официальное сообщение, — его надо доставать самим…»
Среди красноармейской массы — как мы уже указывали, в большинстве сырой и политически неразвитой — начался ропот.
Они разбрелись по селу беспорядочными группами. Вспыхивали зловещие болотные огни недовольства.
Мучило горькое сознание: если бы в село вошла зеленая банда, кулаки накормили бы ее, свою защитницу. Но Красная армия — их враг, она несет власть рабочим и бедноте.
— Ничего нема, — единственный ответ, который получали красноармейцы в домах, куда они заходили просить поесть.
— Отправляют драться, а жрать не дают…
— Только пули насчет «социализма» отливать умеют жидочки — комиссарики наши!
— Что нам, плохо, что ли, у батьки Григорьева жилось?..
— Да, вспомнишь поневоле наших атаманов…
Такие разговоры шепотком и даже открыто, делая вид, что не замечают комсомольцев, вела между собой часть красноармейцев. И в самом деле, многие десятки этих «революционных» бойцов побывали в кулацких отрядах бесчисленных левоэсеровских атаманов и атаманчиков, как вши, бродивших тогда по телу Украины. Попадая в плен к красным, перебегая с места на место, эти кулацкие сынки только в тылу притворялись преданными советской власти.
Теперь они показывали свое настоящее лицо.
Недовольство измученных, проголодавшихся людей переходило в озлобление. И если комсомольцы, в которых жило чувство революционного долга, терпеливо сносили лишения — ведь они шли в бой совсем не для сытного обеда, — то большая часть красноармейцев перестала стесняться. Они начали делать повальные обыски, подозрительно смахивавшие на простые грабежи. Уговоры не помогали, попытки комсомольцев наладить отношения с оставшейся частью населения также оказались тщетными. Появились кабаны, куры, свиньи, заискрились веселые костры, огонь которых мог оказаться опаснее тяжелых артиллерийских снарядов.