Трипольская трагедия
Шрифт:
Совсем стемнело. К берегу подходят какие-то люди.
— Кто идет?
— Свои, свои, не бойтесь! — раздается приветливый, успокоительный ответ.
Бойцы идут навстречу: это бандиты, вооруженные до зубов. За ними волочатся несколько пулеметов.
Снова провокация!
— Сдавайтесь, а то всех перестреляем!.. Комсомольцы поспешно кидают свои документы в воду. Лихорадочно работает мысль в поисках выхода. Что делать?.. Повернуть обратно, в реку — поздно, нельзя…
Участники отряда медленно, один за другим, выходят на берег. Бандиты окружают
— Попались, большевики!
Посыпались первые удары прикладами и нагайками.
— Айда в село!
Пленный отряд шел по разрушенному Триполью. Ночь вступила в свои права. Луна бледным серебристым светом освещала догорающие развалины крестьянских хат. Живые шли мимо всюду валявшихся трупов, окровавленных и растерзанных, мимо беспомощно стонавших раненых и умирающих своих товарищей. Брань, толчки, удары, пинки, выстрелы — сливались в один жуткий концерт, который люди-звери разыгрывали в прозрачной свежести прекрасной летней ночи.
Смерть всюду делала свое дело.
Несколько десятков комсомольцев шли на новые страдания и муки.
Их привели в центр села, на базарную площадь, где высятся большие каменные лавки и склады.
В «гостях» у зеленовцев
Началась первая ночь в «гостях» у зеленовцев. Поминутно открывается дверь сарая, где, как сельди, набитые в бочку, помещаются участники захваченного на берегу отряда; беспощадные грубые руки вталкивают внутрь все новые группы окровавленных пленников.
Вскоре в наглухо захлопнутой и зорко охраняемой клетке нельзя было не только лежать или сидеть, но негде даже стоять. И всю ночь не смолкали: проклятия здоровых, стоны и плач раненых, крики умирающих.
Что сулит рассвет? Молодости, буйно цветущей юности, всем, в ком бьется сердце революционера, в ком кипит горячая большевистская кровь, — не страшна близость смерти, хотя настоящие революционеры совсем, совсем не хотят ее! Рассвет сулил нашим братьям надежду. И он, казалось, не обманул их.
Настало утро.
Что это? Пленники вслушиваются, затаив дыхание, в частый тревожный звон набатного колокола.
Бандитское село охвачено какой-то тревогой. Вот загрохотали орудия. Их несмолкаемый гул казался заключенным лучшей в мире музыкой, ибо то была музыка освобождения: выстрелы идут со стороны Днепра, это наступают наши бронепароходы подъехавшие к самому Триполью.
Наши немилосердно палят по бандитам, наши идут на выручку…
Ликование было коротким: раскрылись окна и двери тюрьмы, и на заключенных глянули оттуда дула пулеметов и винтовок. Дело ясно: зеленовцы собираются удирать, предварительно решив перестрелять всех пленников.
Это состояние мучительного ожидания продолжалось недолго — час, может быть два, но заключенным эти
Постепенно все стало стихать, замирал звон набата, стали удаляться звуки канонады.
Наши отступили.
Как ни странно, но это явилось для пленных отсрочкой прихода неотвратимо нависшей смерти.
Вскоре их всех выведут на площадь. Что еще предстоит пережить?..
Пленных ставят в шеренгу.
Раздается роковая команда:
— Жиды, кацапы (русские), коммунисты! Пять шагов вперед!
Ах, вот что? Ясно… Но раздумывать некогда. Ноги почти ста человек послушно отмерили требуемое расстояние и замерли в ожидании. Среди вышедших вперед — около половины комсомольцев.
Разыгрывается отвратительная сцена. Несколько человек из названных категорий, подлежавшие по убеждениям бандитов, отравленных ядом национальной ненависти, уничтожению только потому, что они являются еврейскими или русскими рабочими и крестьянами, остались стоять в строю.
Часть замерших от заячьего страха «воинов», позоривших красноармейские шинели, надетые на них, решила выслужиться перед бандитами:
— А вот еще жидок…
— А вот кацап…
— Этот коммунист… — раздались голоса, и несколько человек показали поочередно на своих товарищей, стоявших рядом с ними в строю.
Несчастные ребята были немедленно зарублены на месте.
Добровольно сознавшихся в принадлежности к трем «преступным» категориям отвели и снова заперли в тюремную клетку.
Остальных собрали отдельно. «Сам» батько Зеленый выступил перед ними в гнусно-театральной роли бандитского проповедника с напутственной речью-лекцией, в которой он изложил свою несложную программу.
Затем «раскаявшихся» отпустили на все четыре стороны, выдав даже какие-то специальные «охранительные» удостоверения.
В самом деле, это жалкое отродье трудового народа было уже не опасно Зеленому. Назавтра многие из них, может быть, сами готовились стать — и станут наверняка — соратниками «социалистического» бандита и убийцы.
О настоящих комсомольцах
«Жидам» же, «кацапам» и коммунистам-комсомольцам готовилось, видимо, что-то похуже, но вполне отвечавшее возвышенным идейным принципам Зеленого.
Комсомольцы знали это, — они давно уже готовились к самому худшему. Ведь они были настоящими комсомольцами, а этим сказано все.
И потому они не падали духом, не плакали, не молили о пощаде.
Вы хотите знать, что представлял собой в те дни тип настоящего комсомольца?
Выслушайте же вот этот рассказ одного из участников драмы, разыгравшейся в «великом девятнадцатом году» на холмах Триполья:
«Я, чудом вырвавшийся из когтей смерти, горжусь тем, что могу рассказать, как умирали наши юные коммунары, могу рассказать о геройской гибели нашего вождя Миши Ратманского, окруженного целой толпой озверевших бандитов; лишь после того как он выпустил все свои патроны, последним он застрелил самого себя.