Триптих в чёрно-белых тонах
Шрифт:
Она достала ножницы, сняла бельё и стала его медленно кромсать. Белоснежное кружево снежными хлопьями оседало на ковёр. На нём Клавдия вымещала всю злость, боль и разочарование.
Как он мог! Неподражаемый красавец-герой! Мама говорила, что когда-то отец был фантастически красив. Видимо, в их семье красавцы были не к добру. История повторялась. Клавдия представила, что она была всего лишь в шаге от того, чтобы повторить судьбу матери.
Какая жестокая ирония. Она умоляла Вадима о прощении и была готова покориться ему по первому требованию. И тогда ей пришлось бы всю жизнь носить в себе грязное
Она долго скребла себя под душем, словно хотела смыть воспоминания от его прикосновений и поцелуев.
Безграничная, безумная любовь вдруг окрасилась в чёрное и превратилась в жгучую и такую же всепоглощающую ненависть.
Вадим не просто обманул. Он унизил и растоптал её.
— Савва, нам надо увидеться. Нет, как можно скорее. Сию минуту. Пожалуйста, не отказывай мне, — голос Клавдии срывался.
Сейчас она была вне гордости. Её толкал эгоизм и инстинкт самосохранения. Как раненый зверёк, она ползла к тому, кто мог врачевать её раны.
Они встретились на Пушкинской площади. Клавдия бросилась к Савве и, не заботясь о том, что он подумает, прижалась к нему, уткнувшись в плечо.
— Успокойся. Что с тобой? Что стряслось? — Савва, как ребёнка, утешал её и гладил по голове. — Поссорились с Вадимом?
Клавдия резко отшатнулась.
— Поссорились? Нет. Хуже. Он всё врал. Грязный лжец! Ненавижу его! Говорил красивые слова, а сам всё это время был женат.
Её колотило от ненависти и негодования.
— Может, пойдём ко мне? — предложил Савва.
— Нет. На улице мне лучше. Хочу, чтобы было холодно.
— Ты вся дрожишь.
— Ерунда.
Он хотел обнять её, но не смел. Он боялся проявить свои чувства. Сейчас объяснение в любви было более чем неуместно.
— Выходит, мама права, и никому нельзя верить?
Клавдия пытливо посмотрела на Савву, как будто ожидала от него откровения.
— Я никогда тебя не обману, — сказал он.
— При чём тут ты? Я ведь говорю о другом!
— Да, понимаю.
Её слова вернули Савву с небес на землю. Наивный дурень, размечтался, что она вернётся. Он для неё не больше, чем никто! Почти неодушевлённый предмет, без чувств и без души. Иначе она не выплёскивала бы на него свои беды. Краткий эпизод, когда ему казалось, что они будут вместе, был всего лишь опиской в черновом варианте романа.
— Он за это заплатит. Я никому не позволю так со мной поступить! — жёстко сказала Клавдия.
— Успокойся. Всё осталось в прошлом.
— Для кого?
— Прежде всего для тебя. Живи дальше. В мире много хорошего.
Клавдия помотала головой.
— Нет, каждый должен платить. Я ему отомщу.
— Забудь. Он и без тебя получит своё. Жизнь всё расставит по местам. Месть — оружие, которое рано или поздно стреляет в того, кто целится.
Клавдия была не в том настроении, чтобы выслушивать проповеди.
— Только не надо библейских истин! — воскликнула она. — Прощение и всё такое. Типа, ударили по щеке, подставь другую. Пускай другие подставляют. И не рассказывай мне сказочку про то, что когда-нибудь, на пенсии, ему отольются мои слёзки. Они ему отольются раньше. Уж я постараюсь.
— Клавдия, очнись! Что с тобой? Ты говоришь с чужих слов. Ты ведь совсем другая.
Савва тряхнул Клавдию
— Я была лохушкой, которую любой мог обидеть. А теперь я другая. Между прочим, это ты сделал меня такой.
— Нет, — помотал головой Савва.
— Ты ведь ваял меня, как этот...
— Пигмалион, — подсказал Савва.
— Он самый. И знаешь, мне нравится то, что ты слепил. Такой я себя лучше чувствую в этом мире.
— Давай не будем обсуждать это сейчас. Ты злишься. Тебе нужно немного остыть, и тогда ты посмотришь на всё другими глазами, — сказал Савва.
— Слушай, мне надоели твои нравоучения! Ты сам говорил, что я должна измениться внутренне. Изменение внутреннего ведёт к изменению внешнего и наоборот. Не так? Так вот я изменилась. И пора тебе смириться с этим и принять меня такой, какая я есть!
— Клавдия, не нужно. Успокойся. Хочешь, куда-нибудь сходим?
Клавдия как будто не слышала его.
— Согласна, ты правильный, — продолжала она. — Но это неправильный мир, хорошим и правильным здесь живётся не очень. Белых и пушистых топчут в грязи!
— Клавдия, перестань.
Савва взял её под локоть, но она вырвала руку.
— Отстань! Больше я не нуждаюсь в твоих советах!
Слова хлестнули Савву, точно плеть. Он думал, что не может быть больнее, чем в тот день, когда Клавдия ушла к Вадиму. Он ошибался. Он боялся, что расплачется. Проявить малодушие перед девушкой, тем более в такой момент, было бы худшей из самых непростительных слабостей.
Савва повернулся и молча пошёл прочь.
Клавдия не ожидала, что он уйдёт. Она смотрела на удаляющуюся спину и не верила, что он её бросил. Она ожидала, что Савва одумается и вернётся, хотя бы ради того, чтобы закончить разговор. Но он даже не обернулся. Клавдия хотела окликнуть его, но передумала. Она позвонит ему позже, когда расквитается с Вадимом. Савва делал её слабой, а сейчас ей нужна сила.
Савва не знал, куда и зачем бредёт по промозглому городу. Он не замечал порывов пронизывающего ветра и холода. Он не чувствовал зла или обиды. Он ничего не чувствовал. В этот миг он умер. Все ощущения остались в прежней жизни, когда он был жив. Он продолжал переставлять ноги, моргать и дышать, потому что тело ещё не знало, что он мёртв. Но душа была пуста.
В переходе стояла нищенка. Она протянула к Савве руку.
— Сынок, подай на хлебушек.
Савва, не глядя, вытащил из кармана деньги, сунул в сухую старческую ладонь и пошёл дальше.
Увидев несколько крупных банкнот, старушка окликнула его.
— Милок, ты, случаем, не ошибся? Тут больно много.
— Вам это нужнее, — ответил Савва.
Старушка осенила его крестным знамением.
— Я помолюсь за тебя.
— Теперь это не поможет, — тихо сказал Савва.
Влюблённый поэт хотел растопить ледяное сердце красавицы. Он читал ей пылкие стихи. Пришёл миг, когда лёд растаял. Но под ним не оказалось горячего сердца. В груди у красавицы зияла пустота.