Триумф и прах
Шрифт:
Уильям обошёл стол и сел в кресло, жестом показывая на свободное место напротив.
– Благодарю, – сказал Адриано. – Уильям, так о чем ты хотел поговорить?
Синьор Кемелли достал сигареты из ящика стола и предложил синьору Медичи. Тот поблагодарил и угостился одной; вскоре оба выпускали вверх сизый едкий дым, копаясь в собственных мыслях.
У меня дрожали ноги. Шкаф был сделан из добротного дерева, и щелей практически не было, кроме той, что я оставила. Воздуха становилось всё меньше, да и тот представлял собой единый тяжёлый смрад, в котором смешались запахи духов, застарелой одежды, пыли, и от него безудержно кружилась голова.
– Дорогой друг, – чувственно сказал Уильям Кемелли, стряхивая пепел. – Ты знаешь, наша семья владеет плантацией десятки лет. И мы прекрасно знаем о семьях друг друга.
Адриано Медичи понимающе закивал, и синьор Уильям продолжал вкрадчивым деликатным тоном.
– Да, мы уроженцы разных стран. Но на пороге современности нет смысла отделять одних от других. Насколько мне известно, ты собираешься выдать дочерей замуж, а я планирую покончить с холостяцкой жизнью Джеймса. Почему бы нам не избавиться от проблем обоюдно? Давай обручим моего сына Джеймса и твою дочь Летицию.
Поочередно потирая пальцем размашистые усы, синьор Адриано старался выглядеть деловитым, но блеск в хитрых маленьких глазах скрыть не удавалось. Он немного помедлил, увенчивая воздух интригой решения. А синьор Кемелли ждал с присущим достоинством английских джентльменов.
– Caro! Клянусь, я польщен твоим предложением, но оно требует некоторого времени на размышление. Все-таки обе мои дочери весьма достойные девушки, и большая часть Италии почтет за честь сродниться с нами.
Было понятно, что Адриано Медичи набивал себе цену. Но по всей видимости Уильям сразу раскусил честолюбивые помыслы и сдержанно улыбнулся.
– Согласен, не зря же и я не устоял от такой сделки.
Они обменялись улыбками, как два предусмотрительных торговца, которые боятся упустить удачу, чувствуя, как та держится на тонкой леске, способной оборваться одним неверным жестом. Адриано ещё немного подумал. Неопытно выпуская дым, он силился угнаться за ловкостью навыков собеседника.
– Видишь ли, – медленно изрёк Адриано, – твоё предложение смутило меня больше не внезапностью, а своей сутью.
– Без пояснений наш многообещающий диалог обречён на провал, дорогой друг, – ответил синьор Уильям. – Что мешает тебе согласиться на их брак?
– Пойми меня правильно, Уильям. Мои девочки имеют небольшую разницу в возрасте, тем не менее, сперва я бы хотел выдать замуж Каприс, а не Летицию.
Уильям галантно склонил голову и взглянул на собеседника смеющимися глазами.
– Понимаю, Каприс – прекрасная партия. Она красивая и бойкая. Но мне бы хотелось, чтобы жена Джеймса обладала такими качествами, как смирение и женская мудрость. Я ни в коем случае не хочу задеть твои отцовские чувства, но смею заверить, что Джеймс и Летиция будут счастливой четой.
Адриано мгновение помолчал, делая глубокую затяжку сигаретой. Я предположила, что ответ у него был готов тут же, но для большей важности он решил потянуть время. Уильям глядел на него тем же величественным взором, продолжая спокойно курить.
– Что ж, по рукам, Летиция так Летиция. В конце концов я устрою судьбу обеих, и не важно месяцем раньше или месяцем позже.
То, как Уильям держался в переговорах, сулило ему достижение немалых побед. Для мужчины он имел довольно мягкий, красочный голос, что могло бы открыть ему путь к безграничной славе на сцене. Его манерные жесты – эталон учтивости, а мимика благородна
– Мы ждём вас на обед завтра, – вставая, сказал Медичи, – обсудим детали обручения.
Они обоюдно пожали руки, и Адриано удалился. Пораженная открытием, где женой Джеймса станет не Каприс, а Летиция, я снова убедилась, что полагаться на слухи глупо и наивно, даже если первоисточником послужила уважаемая женщина, такая как Тереза. Но не только это превращало мой разум в хаотичность движения мыслей. У меня захватывало дух от того, что Уильям, открыв дверцу шкафа, чтобы достать необходимый документ или предмет одежды, вдруг обнаружит меня внутри. Сознавая, что просиживание в шкафу выглядело куда большей нелепостью, чем встретиться с адвокатом лицом к лицу, я металась разумом между позором и паническим отчаянием. И пока мной совершался выбор, Уильям Кемелли встал с места и повернулся лицом к окну. Он размышлял; на что указывали сложенные за спиной руки и непричастный взгляд. Его задумчивость не улетучилась даже, когда в кабинет быстро постучали.
– Войдите.
Дверь открылась, и показался Джеймс. Он был крайне невесел.
– Ты хотел меня видеть? – спросил Джеймс безучастным голосом.
Не оборачиваясь, Уильям жестом указал на кресло, и Джеймс тотчас повиновался.
– Ты уже не мальчик, Джеймс. Скоро тебе исполнится двадцать девять, а ты до сих пор не определился в жизни. Я не буду жить вечно, соответственно не сумею контролировать твои действия, которые без необходимого контроля покинут чертоги здравого смысла и в дальнейшем уничтожат шанс получить обеспеченную и счастливую жизнь. Ты бездарно ведешь контору, и, увы, наше дело под твоим руководством выроет себе могилу на загубленных возможностях. Потому я нашёл выход. Надеюсь, семейное положение пойдёт тебе на пользу.
Уильям повернулся к сыну, вероятно, не понимая его реакции. Казалось бы, тот важный момент, когда решается перспектива дальнейшего будущего имеет неизмеримое значение для каждого человека, но Джеймс был безучастен, словно собственная судьба виделась ему игрой, где он лишь повинен предопределению. Он слушал внимательно, не выказывая ни взглядом, ни мимикой того изумленного пренебрежения, на которое, похоже, рассчитывал Уильям. Лицо Джеймса отдавало тайной. Вспоминая тот день и развитие последующих событий стало многое ясно о Джеймсе Кемелли, но, сидя тогда в шкафу, я не смела предугадать, что прячется за стеной беспечной серьезности.
Уильям налил в стакан воды и, сделав глоток, утер выступившие капли пота с висков.
– Я назначил твоё обручение с дочерью Медичи.
Джеймс молчал, продолжая смотреть равнодушно.
– Даже не спросишь на какой из дочерей?
– Обручение назначено. Разве есть разница?
Поддаваясь на провокацию, синьор Уильям был раздосадован спокойствием сына.
– Прекрати извиваться ужом на сковородке, делая из меня тирана! – гневно вскричал он. – Пойми уже, я хочу для тебя лучшей доли! Одиночество – весьма незавидная участь. К тому же при таком отношении к судьбе один ты явно погибнешь. Что дано тебе жизнью кроме абстрактности мышления, которая только мешает жить как все нормальные люди?