Триумф и прах
Шрифт:
Я была обескуражена. Кому понадобилось ночью идти в дом того, чьё имя не произносят вслух? Сперва возникло предположение, что это могла быть Тереза. Но она не стала бы прятаться, да и фигуру Терезы ни с чем не перепутаешь. Потому эта версия была опровергнута, и тогда вспомнилось, что в доме живёт Уильям Кемелли, которого я ещё не лицезрела. Будучи вдовцом, он вполне мог обзавестись любовницей. В догадках я вернулась в спальню.
На следующий день мы завтракали у Медичи. Глава семьи, Адриано Медичи – человек неприметного роста с густыми смоляными усами, хитрым взором и слишком шумный, говорил, не переставая, и благодаря этому составил
Каприс, на удивление, была молчаливой и более дерганной, чем обычно. Её руки дрожали, что сильно бросалось в глаза. Она вертела в руках салфетку, затем поочерёдно столовые приборы, и то и дело поправляла лёгкий палантин на шее. К чему она укуталась в него – было непонятно. Солнце разогрело с утра, и духота неумолимо изнуряла без дополнительного слоя одежды. За столом не сидела Летиция, и я осведомилась у Каприс, где она.
– Ей не здоровится. К обеду будет.
Разговаривать Каприс была не настроена.
После завтрака, когда мужчины уединились, закуривая самокрутки, а женщины и дети отправились вдохнуть травяной воздух плантации, я решила проведать Летицию.
Трехэтажный дом Медичи мало чем отличался от дома Гвидиче. Белые потолки были высокими, точно куполом давя на плечи, а выбеленные стены добавляли просторным комнатам света. Здесь также присутствовали изыски декора, помпезные вазы, репродукции картин эпохи Возрождения и всякая подобная мелочь, способная внести уюта в серость стен.
Комната Летиции располагалась на втором этаже. Окна выходили во двор, тесно граничащий с верандой дома Кемелли. Я постучала, но никто не ответил, и я повторилась. Затем тихий, слегка хрипловатый голос разрешил мне войти. Я отворила дверь и увидела, как Летиция лежала на кровати ничком в подушку; руки вцепились в неё безжалостной хваткой. Белокурые непричесанные волосы небрежно прикрывали плечи, а согнутые ноги скрадывала длинная сорочка.
– Ты заболела, Летти?
Ответом мне послужили громкие внезапные рыдания. Недоумевая, я подскочила к ней и пала на колени.
– Что с тобой?
– Я ненавижу её! Она специально это сделала!
– О ком ты? И что она сделала?
Летиция зарыдала ещё хлеще, стискивая подушку пальцами. Я была растеряна. Моя склонность к состраданию никуда не годилась, но в тот момент я искренне прониклась к Летиции и стала гладить её по волосам, понимая, что ей необходимо время успокоиться. Я выжидала. Рыдания не прекращались несколько минут, после чего Летиция присела и повернулась ко мне лицом. Её стройное тело как прежде передергивали нервные всхлипывания – некогда уравновешенная девушка больше не выглядела таковой. Опухшие от слёз веки демонстрировали фиолетовые прожилки, благодаря которым красные узкие глаза заимели лихорадочный вид, а круги под ними напоминали тёмные колодцы. В ту минуту никто б не нашёл в ней сходства с шедевром Рафаэля. Она страдала поистине нечеловеческой болью.
– Каприс уничтожила меня, – жалобно лепетала Летиция. – Прошлую ночь она провела с ним!
Я вспыхнула щеками, сознавая, что обсуждение переходит дозволенные границы и перетекает в устье
– С кем с ним?
– С Джеймсом Кемелли конечно!
Она продолжала всхлипывать, уронив взор на руки, перебирающие подол сорочки. Вероятно, откровенные подробности тоже вгоняли её в краску, но её лицо и без того пылало красными пятнами, чтобы выдавать стыд. Она говорила ломанным срывающимся голосом, и каждое изречение заставляло её свежую рану на сердце кровоточить.
– Не может быть! – успокаивала я. – Каприс верно пошутила или намерена тебя подразнить.
– Нет! Вчера она отправила ему письмо, предлагая встречу, но не простую встречу…
Измученные слезами глаза Летиции переполняла соленая влага.
– Откуда тебе известно о письме?
– Она хвасталась, что написала Джеймсу, а затем дала почитать его ответ.
Летиция подняла подушку и протянула мне конверт, весь помятый и влажный от слез. Я взглянула ей в глаза, выражая сомнение и нерешительность. Читать чужие письма – дурной тон, но любопытство затуманивало рассудок. Мне представилось, там обнаружится хоть малая доля романтизма, которую, возможно, Джеймс Кемелли прячет от посторонних глаз, не желая растрачиваться попусту, чтобы потом с чувством выполненного долга купать возлюбленную в море томительных страстей. Эта мысль подкупила меня, и я, вскрыв конверт, прочла.
«В полночь приходи на веранду. Я спущусь.
Джеймс Кемелли. »
Не обнаружив любовного признания, я испытала искреннее разочарование.
– Теперь ты убедилась?! – Летиция снова залилась слезами. – Боже! Как мне это пережить?!
В письме и не пахло чуткой романтикой, которую я жаждала там отыскать. Но оно даровало мне способ утешить Летицию, ибо раннее не знала, как это лучше сделать.
– Так ведь здесь нет ничего такого, что указывало бы на его любовь к Каприс или на то, о чем подозреваешь ты. Смею предположить, они всего лишь совершили прогулку вместе.
– Нет, Белла! Я застала её в спальне. Она одела чёрное платье и спустилась во двор, а вернулась только на рассвете. Эту злосчастную ночь они провели вместе!
Рыдая с новой силой, Летиция бросилась лицом в подушку. Я изумилась, начиная понимать, что тень женщины, увиденная мной ночью, принадлежала Каприс, и, как выяснилось, любовницей обзавелся не Уильям Кемелли, а его сын…
При всем своем изрядном потрясении, вызванном не благородными поступками Джеймса, полного интереса к нему я не потеряла. Мне хотелось разобраться, что обе сестры разглядели в нём такого, что ускользнуло от моих глаз? И почему Каприс скрывала шею за материей палантина?
5
Вечером мы прогуливались на холмах. Угнетающая духота парила над землёй, создавая климат пустынного зноя. Тётя Адалия полностью оправилась от того неприятного ужина и неустанно чирикала бог весть о чём с Агостиной Медичи. Они шли быстрым шагом, словно торопились навстречу заветным мечтам, и ввиду своей хромоты я не поспевала за ними. Бросив затею их догнать, я живо вертела головой, осматривая усадьбу. На безоблачном небе догуливало заходящее солнце, укутываясь в рубиновые оттенки, а холмистые поляны, ковром сбегающие от горизонта к плантациям, неистово радовали взор.