Триумф и трагедия. Политический портрет И.В.Сталина. Книга 1
Шрифт:
«Ваше послание из Каира получил. Буду готов к Вашим услугам в Тегеране 28 ноября вечером».
Фраза «буду готов к Вашим услугам…» в устах Сталина звучит более чем необычно. Но советский лидер хотел выглядеть джентльменом.
Сталин сделал все для того, чтобы вопрос о втором фронте на Тегеранской конференции был в центре внимания. Правда, встречаясь вечером 28 ноября с Рузвельтом, они говорили о погоде в Советском Союзе, событиях в Ливане, о Чан Кайши, де Голле, Индии, но не о втором фронте. Разговор зашел даже о будущей политической системе в Индии, и Рузвельт неожиданно сказал, что «было бы лучше создать в Индии нечто вроде советской системы, начиная снизу, а не сверху. Может быть, это была бы система советов». Сталин истолковал это по-своему
Сталин, оказавшись впервые на международной конференции за пределами своего государства, внимательно присматривался к своим партнерам. Все для него было внове. Черчилль его интересовал сейчас меньше; он с ним встречался и убедился в незаурядном уме и хитрости этого политика. Рузвельт, с его проницательными глазами, печатью усталости и болезни на лице, чем-то ему сразу понравился. Может быть, своей откровенностью. Так, в заключительной беседе со Сталиным 1 декабря он внешне простодушно заявил, что не хотел бы сейчас публично обсуждать польские проблемы с границами, т. к. на будущий год он, возможно, вновь выдвинет свою кандидатуру на пост президента. А в Америке «имеется шесть-семь миллионов граждан польского происхождения», и он, будучи «практичным человеком, не хотел бы потерять их голоса». Сталину понравилась его прямота, хотя сам маршал далеко не всегда следовал правилу: говорить то, что думает.
Рузвельт был самым молодым среди «большой тройки» и, высказываясь первым при открытии конференции, назвал ее участников «членами новой семьи». Черчилль добавил, что лидеры, собравшиеся здесь, – это «величайшая концентрация мировых сил, которая когда-либо была в истории человечества». Рузвельт и Черчилль посмотрели на Сталина: что скажет он в эти первые минуты конференции?
– Я думаю, что история нас балует, – неожиданно сказал Сталин. – Она дала нам в руки очень большие силы и очень большие возможности. Я надеюсь, что мы примем все меры к тому, чтобы на этом совещании в должной мере, в рамках сотрудничества, использовать ту силу и власть, которые нам вручили наши народы. А теперь давайте приступим к работе…
Главный вопрос о втором фронте наконец был согласован. На завтраке глав делегаций 30 ноября Рузвельт, памятуя настойчивые вопросы-требования Сталина на беседах в предыдущие дни, развертывая салфетку, с улыбкой обратился к Сталину:
– Сегодня я и г-н Черчилль на основании предложений объединенного комитета начальников штабов приняли решение: операцию «Оверлорд» начать в мае месяце с одновременной высадкой десанта в Южной Франции…
– Я удовлетворен этим решением, – ответил Сталин как можно более спокойно. – Но я тоже хочу сказать г-ну Черчиллю и г-ну Рузвельту, что к моменту начала десантных операций наши войска подготовят сильный удар по немцам… – Домашняя «заготовка» произвела очень благоприятное впечатление на собеседников.
В Декларации трех держав, подписанной Рузвельтом, Сталиным и Черчиллем 1 декабря 1943 года, говорилось: «Мы прибыли сюда с надеждой и решимостью. Мы уезжаем отсюда действительными друзьями по духу и цели». При обсуждении вопросов о Югославии, Турции, Финляндии, Японии, послевоенной Германии, послевоенном сотрудничестве в обеспечении прочного мира Сталин имел свое особое мнение. В Тегеране, как затем в Крыму и Берлине, важное место в переговорах «большой тройки» занял «польский вопрос». На последнем пленарном заседании, перед тем как объявить перерыв, Черчилль огласил предложение, согласованное, видимо, с Рузвельтом:
– Очаг польского государства и народа должен быть расположен между так называемой линией Керзона и линией реки Одер с включением в состав Польши Восточной Пруссии и Оппельнской провинции.
Сталин ответил:
– Если англичане согласны на передачу нам указанной территории (незамерзающие порты Кенигсберг и Мемель. – Прим. Д.В.), то мы будем согласны с формулой, предложенной г-ном Черчиллем…
Конечно, многое из того, что говорилось на конференциях лидеров «большой
Обмениваясь своими соображениями о будущем Польши уже на Крымской конференции, состоявшейся за три месяца до разгрома гитлеровского фашизма, Сталин изложил давно им выношенное: «"польский вопрос” является не только вопросом чести, но также и вопросом безопасности. Вопросом чести потому, что у русских в прошлом было много грехов перед Польшей. Советское правительство стремится загладить эти грехи. Вопросом безопасности потому, что с Польшей связаны важнейшие стратегические проблемы Советского государства… На протяжении истории Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападающий на Россию… Почему враги до сих пор так легко проходили через Польшу? Прежде всего потому, что Польша была слаба. Польский коридор не может быть закрыт механически извне только русскими силами. Он может быть надежно закрыт только изнутри собственными силами Польши. Для этого нужно, чтобы Польша была сильна. Вот почему Советский Союз заинтересован в создании мощной, свободной и независимой Польши. Вопрос о Польше – это вопрос жизни и смерти для Советского государства».
Обсуждая «польский вопрос», Сталин давал понять, что для него более важной частью является проблема правительства, а не границ. Он сразу сказал, что согласен на линию Керзона, с отклонениями от нее в некоторых районах на несколько километров в пользу Польши. А вот правительство… Нет. Здесь Сталин на уступки не пойдет, хотя в начале войны именно он проявил волю к сотрудничеству. Он помнил, как 18 августа 1941 года по его указанию генерал-майор A.M. Василевский подписал Военное соглашение между Верховным Командованием СССР и Верховным Командованием Польши. С польской стороны соглашение подписал генерал-майор С. Богуш-Шишко. Было условлено, что советская сторона берет на себя не только расходы по содержанию создаваемой на территории СССР польской армии, но и открывает советскую военную миссию при польском Верховном Командовании в Лондоне. А теперь Черчилль и Рузвельт законное правительство Польши называют «люблинским», хотя оно уже в Варшаве и контролирует положение в стране! На всех трех встречах «большой тройки» поднимался «польский вопрос». Но Сталин, заняв однажды определенную позицию, гнулся, но не сдавался. Ведь именно по его настоянию Рузвельт и Черчилль согласились на приращение территории Польши на севере и на западе.
В конце войны и сразу после ее окончания на Сталина навалилось так много дел военно-дипломатического характера, что он и не ожидал. Помогал, правда, немало здесь Молотов. Привлекали и его заместителей – А.Я. Вышинского, С.И. Кавтарадзе, И.М. Майского, других лиц. Но часто Верховный, памятуя о договоренностях с союзниками и своих интересах, принимал решения сам. Его раздражало, когда Черчилль слишком часто совал нос в дела Восточной Европы. Сюда пришли советские войска, и, считал Сталин, приоритет в решении будущих дел принадлежит Москве. Разумеется, в согласии с друзьями, теми антифашистскими, демократическими силами, которые помогали и помогают ликвидировать гитлеризм.
Сталин еще раз убедился, каким непреклонным исполнителем его воли является Молотов. Его директива, инструкция были для наркома важнее партийного устава. Уже после войны, где-то в ноябре 1945 года, Молотов расскажет генералиссимусу, как 15 октября его чуть не «изнасиловал» Гарриман, но он установку Сталина выполнил. «Вождь» вопросительно посмотрел на наркома, а тот воспроизвел свой диалог с Гарриманом. Сталин собирался уезжать в первый после войны отпуск, а в это время настойчиво стал проситься на прием к нему американский посол. Сталин тогда сказал наркому: