Триумф Венеры. Знак семи звезд

Юзефович Леонид Абрамович

— Помилуйте! Каким образом?

— Убийца Аркадия тоже должен умереть, — сказал Зеленский.

Возле дома они простились, каждый направился к своему подъезду. Зеленский уже открыл дверь, но Иван Дмитриевич не удержался и окликнул его:

— Секундочку!

Тот с готовностью оборотился.

— Сергей Богданович, но разве Ликаон умер? Вы сами говорили, что Зевс превратил его в волка.

— Ради Бога, — саркастически улыбнулся Зеленский, — если вы допускаете возможность такого исхода событий, не смею возражать. Может быть,

оборотень появится в самое ближайшее время, наблюдайте. Желаю удачи.

Иван Дмитриевич еще стоял на улице, когда из подъехавшего экипажа вышла и прошла в свой подъезд баронесса Нейгардт, а минутой раньше из другого парадного появилась мадам Зайцева.

— Красивая женщина, — шепнула она, заговорщицки маневрируя глазками между Иваном Дмитриевичем и уже скрывшейся из виду баронессой. — Жаль ее.

— Почему?

— Такая женщина, и такой муж. Мой благоверный в некоторых сугубых частностях тоже не подарок, но я умею его расшевелить. А у нее на лице написано, что не умеет.

Иван Дмитриевич с удовольствием поддержал этот разговор:

— По-вашему, барон…

— Да, такой тип мужчин я хорошо знаю. Они даже как бы и страстные, но у всех у них короткое дыхание, в смысле неплатонической любви.

— Как это — короткое дыхание?

— Ну-у, — с бархатным кошачьим распевом сказала Зайцева, — за кого вы меня принимаете? Не могу же я говорить прямо! Мы с вами не в тех отношениях, чтобы я нее так прямо и говорила. Зайдете ко мне вечерком, когда нам никто не помешает, я вам все и объясню. А так что же! На пальцах, что ли, показывать?

— Вы при случае моей жене объясните, — нашелся Иван Дмитриевич. — А она мне передаст. У нас с ней отношения вполне позволяют.

— Ну-у, Иван Дмитриевич, — все так же низко и тягуче отвечала Зайцева, — это бесполезно. Ваша жена не поймет. У нее на лице написано, что она таких вещей не понимает.

Из подъезда выплыли ее дочери, пару минут спустя — муж.

— Что, курочки? — бодро воскликнул он. — Заждались своего петушка?

Но, заметив Ивана Дмитриевича, сделал печальное лицо и проговорил совсем другим тоном:

— Ужасно, ужасно. Бедная Шарлотта Генриховна…

10

Первое, что почувствовал Иван Дмитриевич, вслед за Евлампием выходя из передней в коридор, был ненавистный покойному хозяину этой квартиры табачный дух. Чем дальше, тем пахло сильнее. Вошли в гостиную. Здесь и плавал этот дымок, сизой кольчатой струйкой виясь над кончиком сигарки, которую держал в руке барон Нейгардт. На столе перед ним стояла массивная пепельница богемского стекла. Иван Дмитриевич не без удивления взглянул на нее. Именно пепельница — не вазочка, не розетка. При Якове Семеновиче она, видимо, была сослана в какой-нибудь медвежий угол, но после его смерти вернулась по амнистии, чтобы сверкать в гостиной своими хрустальными гранями. Так новый государь, взойдя на престол, первым делом возвращает

из Сибири и опять призывает ко двору всех тех, кто угодил в опалу при его предшественнике.

Иван Дмитриевич удивился еще больше, увидев, что Нейгардт поспешно встает ему навстречу и протягивает руку, как равному, чего прежде никогда не бывало.

— Рад, очень рад, господин Путилин. Смею надеяться, что, если расследование поручено вам, скоро мы узнаем имя убийцы.

— Благодарю. Вера в мои скромные способности придает мне силы.

Шарлотты Генриховны в комнате не было.

— Она дома. Сейчас придет, — ответил Нейгардт на безмолвный вопрос Ивана Дмитриевича.

Действительно, в коридоре послышались шаги, затем обиженный мужской голос:

— Просто курам на смех! Мы сговаривались на сумму вдвое большую…

Это был уже третий сюрприз: по голосу Иван Дмитриевич узнал своего ближайшего соседа, Гнеточкина. Как он осмелился прийти сюда? Шарлотта Генриховна имела к нему какие-то нешуточные, надо думать, претензии, если не далее как на прошлой неделе, столкнувшись с ним на лестнице, в бешенстве пыталась прибить его зонтиком. Жена с Ванечкой стали случайными свидетелями этой безобразной сцены.

— Скажите спасибо, что я столько-то даю, — отвечала вдова. — Берите и уходите, чтобы духу вашего тут не было.

Через минуту она вошла в гостиную. Запавшие темные глаза почти без ресниц. Вянущие подглазья. Длинная, еще свежая шея. Движения энергичные, но нерасчетливые: рука взлетает, чтобы поправить прическу, а кажется — влепить пощечину. И так-то худая, в траурном платье Шарлотта Генриховна выглядела тощей, как смерть.

— А, господин Путилин! Я ждала вас. В полиции мне сказали, что найти убийцу моего мужа приказано вам.

— Примите мои глубочайшие соболезнования. Слова бессильны… Все от меня зависящее…

— Не сомневаюсь.

— Я должен был явиться раньше, но решил дать вам время немного успокоиться и осмыслить происшедшую трагедию.

— На это уйдет вся моя оставшаяся жизнь, — сказала она.

После такого заявления Иван Дмитриевич уже и не знал, с чего начинать разговор, и начал с вопросов протокольных.

— Возможно, мне придется проявить интерес к темам отчасти интимного характера. Само собой, насколько вы позволите. Удобно ли будет в присутствии господина барона?

— Барон — старый друг моего мужа. При нем вы можете говорить все.

Старый друг раскурил новую сигарку.

После всего того, что рассказал о нем Куколев-старший, Иван Дмитриевич с особенным вниманием поглядывал на соседа. Мадам Зайцева тоже подлила масла в огонь его любопытства. Ей, видите ли, хорошо известен такой тип мужчин. Какой? У Нейгардта были круглые плечи и грудь, полные бедра. Вся его нескладная женственная фигура составляла неприятный ансамбль с резким и сухим лицом аскета, на котором выделялась длинная, как у Щелкунчика, нижняя челюсть.