Триумвиры революции
Шрифт:
– Да, безусловно, да, - радостно ответили друзья.
Только после этого трибун окончательно проснулся. Спать было некогда. Надлежало немедленно идти в Ассамблею, а затем приступать к своим новым обязанностям.
3. ДНИ ДАНТОНА
Современники называли Дантона "человеком 10 августа". Действительно, в день падения тысячелетней французской монархии он сыграл одну из ведущих ролей. И позднее, в августе - сентябре 1792 года, он оставался на гребне революции.
Это были его дни, дни, прославившие его в веках.
Жорж Дантон любил говорить, что министром он сделался "милостью пушек". В этом была доля истины. Восстание 10 августа раздавило фельянов. Лафайет, Дюпор,
Однако Дантон вовсе не собирался подыгрывать вчерашним врагам.
Едва получив пост министра юстиции, он с обычной для него энергией провел генеральную чистку аппарата своего ведомства и заместил все должности своими людьми. К сожалению, помощники его оказались не на высоте. Легкомысленный Демулен, став личным секретарем министра, забавлялся своею должностью, как ребенок игрушкой; он не был способен ни выполнить важное поручение, ни дать серьезный совет. Напротив, сам он следовал советам далеко не серьезным, во всем подчиняясь своему более "опытному" коллеге Фабру. Фабр д'Эглантин, посредственный драматург и ловкий интриган, любитель денег, игры и наслаждений, хорошо знал слабости Дантона и умел ими пользоваться. Получив высокий пост секретаря министерства, он завладел не только государственной печатью, но и правом подписываться за патрона, чем сильно злоупотреблял. Лентяй в делах служебных, Фабр был довольно "трудолюбив" в сфере личного обогащения: на министерскую казну он смотрел как на свою вотчину и щедро черпал из нее при каждой возможности. От него не отставали и другие, вследствие чего весь этот "хвост Дантона" неподкупному Робеспьеру казался весьма подозрительным.
Беспечный министр не затруднял себя изучением деятельности своих советников и секретарей. Меньше всего он занимался делами своего министерства, целиком передоверив их другим. Он не скрывал причины этого, наоборот, при каждом подходящем случае громогласно ее излагал: Дантон считал себя вовсе не министром юстиции, но министром революции, призванным к тому, чтобы возглавить не только весь Исполнительный совет, но и всю страну!
Подчинить своей воле остальных министров для него оказалось делом нетрудным. Он видел их насквозь. Все они, политики, отнюдь не хватавшие звезд с неба, относились к нему если не с почтением, то, во всяком случае, с известною долей робости.
Лишь с одним из них справиться оказалось сложнее.
И не потому, что министр внутренних дел Ролан де ла Платьер, провинциальный буржуа, главный лидер мартовского министерства "патриотов" был талантливее или принципиальнее своих коллег. Нет, это был чопорный педант и тугодум, выставляющий повсюду напоказ свою скромность и честность, в которую мало кто верил. Но у Ролана была жена, дама весьма честолюбивая, о которой счастливый супруг доверительно шептал кое-кому из ближайших друзей:
– Моя Манон не чужда делам моего министерства.
Старик Ролан скромничал. Точнее было бы сказать, что все дела его министерства целиком и полностью взяла на себя очаровательная Манон. Да только ли одни дела его министерства?..
По происхождению мадам Ролан вовсе не была важной дамой: ее отец, гравер и резчик по камню, имел крохотную мастерскую и ничтожный доход. Но дочь не собиралась следовать дорогой отца. Еще совсем
В первые дни Дантон пытался наладить добрососедские отношения. Он запросто навещал Роланов, оставался у них обедать, часто беседовал с Манон. Однако вскоре он понял, что контакта нет и не будет: Манон претендовала на единовластие. Видя открытое недоброжелательство, Жорж прекратил визиты.
Он чувствовал свое могущество и понимал, что клика Бриссо - Роланов сейчас не начнет с ним войны: пока он оставался министром революции и опирался на народ, ему не были страшны происки врагов.
Мадам Ролан затаила лютую злобу. В эти дни она писала: "Все мы находимся под ножами Марата и Робеспьера... Мой друг, свирепый Дантон, царствует, Марат - несет впереди его факел и кинжал, а мы, его жертвы, ожидаем своей участи..."
Что было верным в словах Манон, так это то, что Дантон и Марат теперь снова оказались в тесном сотрудничестве и действовали рука об руку - к этому их привело угрожающее положение в стране.
Международная изоляция Франции, намечавшаяся со времени бегства короля, в августе 1792 года стала реальностью. Соседние государства одно за другим отзывали своих послов. Россия демонстративно порвала отношения с "мятежниками", Англия присоединила к этому ряд недвусмысленных угроз, Испания открыто примкнула к австро-прусской коалиции. К концу августа удовлетворительные отношения сохранились лишь с Данией и Швецией.
Стотысячная армия интервентов с разных сторон оцепила французские границы и 19 августа пересекла их. Оставив вспомогательный корпус против Седана, главнокомандующий герцог Брауншвейгский повел основные силы к Маасу, намереваясь через Лонгви и Верден двинуть на Париж.
Дантон понимал, что революционный Париж зажат в тиски. Внутри - армия социального врага, монархисты и аристократы, которые не желают признать падения королевской власти и не теряют надежды на реванш; хотя часть их брошена в тюрьмы, они, при попустительстве и благодушии жирондистской клики, не стали менее опасны. Извне - армии иноземного врага, которые одерживают успех за успехом и быстро движутся к своей цели.
Смыкание этих сил означало бы гибель.
Выход один: нанести одновременно удары и по внутреннему и по внешнему врагу. Пусть санкюлоты совершат правосудие у себя дома, а затем, не переводя дыхания, двинутся против иноземцев и прикроют собой столицу!
Этот смелый план вполне совпадал с действиями Коммуны. Из ее вождей особенно хорошо понял Дантона Марат. В конце августа - начале сентября между Другом народа и министром революции установилось полное единодушие.
20 августа прусская армия осадила Лонгви; три дня спустя крепость пала.