Триумвиры революции
Шрифт:
Нет, Жорж чувствует, что с Неподкупным ему не примириться и не совладать. Именно потому, что его соперник - Неподкупный. Теперь народ верит только неподкупным. Робеспьера, всегда демонстрирующего свои чистые руки, слушают охотнее, чем Дантона. Робеспьер кажется скромным, он не лезет вперед, он будто бы даже и не мечтает о власти: ведь 5 сентября он демонстративно покинул заседание Конвента, лишь только речь зашла о революционном правительстве! И тем не менее диктатором будет именно он, этот педант и тихоня, этот близорукий аскет, так внимательно приглядывающийся к каждому шагу революции...
Все
Конвент принимает его отставку.
Дантон болен. Он больше не ходит ни в Конвент, ни в клубы. Напряжение последних месяцев подорвало его могучие силы. Пусть не верят в его болезнь, что ему до этого? Он никого не хочет видеть, ни о чем не желает слышать, все ему противно.
Однако, хочет он или не хочет, известия его настигают. Причем известия, которые не могут улучшить ни состояния, ни настроения больного.
Его соратники терпят провалы и в правительственных комитетах, и в Конвенте, и у якобинцев. Дантону передали слова, сказанные лично о нем в Клубе кордельеров: "Этот человек убаюкивает нас фразами. Он бахвалится своим патриотизмом. Неужели он думает, что мы навсегда останемся глупцами?"
В конце сентября, вскоре после того, как Конвент издал декрет о привлечении к суду жирондистов, Дантона навестил один из его коллег. Он едва узнал трибуна: Дантон похудел, стал слезливым.
– Я не мог их спасти, - были его первые слова.
– Двадцать раз предлагал я им мир - они не пожелали меня слушать... Это они толкнули нас в объятия санкюлотов, которые сожрали их, сожрут нас, сожрут самих себя...
Он бежит из Парижа. Со своей молодой супругой он едет в Шуази, где арендует целый замок, затем в Севр, где у него поместье. Но новости настигают и в Севре, а новости-то хуже и хуже...
Новый закон о "подозрительных" Наполняет тюрьмы сотнями жертв. Среди них кое-кто из знакомых Дантона. Самое обидное, что Робеспьер со своими соратниками, раньше презрительно кривившиеся при слове "диктатура", сейчас, используя его, Жоржа, идею, превращают свой комитет в единоличный орган власти. И вот что сказал недавно Сен-Жюст, если верить газетам: "Нельзя дольше щадить врагов нового строя: свобода должна победить какою угодно ценой. Нужно наказывать не только предателей, но и равнодушных; надо наказывать всякого, кто безразличен к республике и ничего не делает для нее..."
Нет, вблизи от столицы Жорж не вылечит своих нервов. 13 октября он отправляет в Конвент прошение об отпуске по болезни и, не дожидаясь ответа, едет в Арги.
Снова Арги. Тихая, немного сонная, совсем спокойная жизнь. Халат снимается лишь в случае, если нужно сходить в нотариальную контору, чтобы заполнить очередной контракт о приобретении нового участка земли. Когда с Жоржем пытаются говорить о политике, он сатанеет:
– Не мешайте моему покою! Никто не имеет права требовать отчета о моем безделье!..
И все же... Он сам вырывает газету из рук соседа.
Да, верно. Жирондисты казнены. Все - и Бриссо, и Лассурс, и Верньо, и многие другие... Казнена
– герцог Орлеанский, которого не спасла его новая фамилия, Эгалите*...
_______________
* Равенство (франц.).
Кровавые круги плывут перед глазами Дантона. Каждый день - новые вести. Вот гильотинирована Манон Ролан, а вот и старый Байи - всего за несколько дней до казни Антуана Барнава...
Все они в прошлом - враги Дантона. Но почему же его не радует их гибель? Почему его вообще ничто больше не радует?
В ноябре приезжает близкий родственник. Его срочно прислали из Парижа. Дела совсем плохи. Друзей Дантона громят, о нем самом распускают слухи, будто он бежал в Швейцарию...
– Робеспьер и его сторонники решили тебя доконать. Торопись!
Дантон пожимает плечами.
– Неужели они хотят моей смерти? Они не посмеют!..
Потом хватает посланца за руку.
– Поезжай, скажи Робеспьеру, что я не замедлю его уничтожить! Его и всю его свору!..
Но где-то в глубине души голос шепчет тихо, но внятно: "Врешь. Не уничтожишь. Уничтожат они тебя. Ибо действуют они - или ты забыл это?
– во имя общественного спасения!.."
3. ДЕЛО ЖИЗНИ
Неподкупный не занимал высоких должностей, юридически его власть не была большей, чем власть его коллег. Но он обладал страшной силой, которая заставляла трепетать. Это была сила нравственной убежденности, проистекавшая из уверенности в правоте своего дела. Эта сила завораживала слушателей Робеспьера, она придавала громадный моральный вес всем его словам и действиям. В Якобинском клубе уже давно встречали овациями каждое его появление. Теперь его незримая власть распространялась и на Конвент. Но основной его цитаделью стал главный орган революционного правительства - Комитет общественного спасения. В комитете Робеспьер не взял на себя определенных функций; он как бы осуществлял общее руководство, проведение направляющей, генеральной линии.
Он был прежде всего идеологом якобинцев. Его перу принадлежали главные документы, которые легли в основу якобинской диктатуры. Он разработал Декларацию прав, ставшую основой конституции 1793 года, он же вместе с Сен-Жюстом создал теорию революционного правительства. Каждый раз в решающий момент, когда было необходимо обосновать очередной шаг правительства, выступал Робеспьер или же по договоренности с ним один из двоих его ближайших соратников.
Но он вовсе не был абстрактным теоретиком, оторванным от жизни. Его теория имела самое непосредственное отношение к практике, к жизни, она была действенная, а отсюда проистекали и его нравственная убежденность, и любовь к нему со стороны простого народа.
Он записал в своем блокноте:
"Четыре существенных для правительства пункта: 1) продовольствие и снабжение; 2) война; 3) общественное мнение и заговоры; 4) дипломатия. Нужно каждый день проверять, в каком положении они находятся".
Перед нами директива Комитету общественного спасения. Не это ли сама жизнь? Пункты, перечисленные Неподкупным, - не были ли они в действительности важнейшими вопросами времени? И директива осуществлялась. Под руководством своего вождя якобинцы неуклонно разрешали проблемы дня.