Тривейн
Шрифт:
– Могу я узнать, что это значит?
– Конечно. Наблюдение показало, что за Бобби следили от самого Белого дома. Я беспокоился за него. Кроме того, любопытно...
– Похоже, не вам одному.
– И, видимо, по той же причине. Мне сообщили, что один из преследователей – мелкий сыщик: «тень». Кажется, так их называют в комиксах. Он ничего не смог добавить к тому, что доложили наши люди. Уэбстер ни с кем не встречался и никого не видел.
– А по телефону не говорил?
– Звонил в аэропорт и брату в Кливленд, чтобы встретил их с женой и отвез в Акрон. Да еще
– Наверняка набитый китайцами. – Хилл негромко засмеялся, возвращаясь к своему стулу. – Он ничего не знает о Тривейне?
– Неизвестно. Вся информация, которой я располагаю, – это то, что он убегает. Возможно, он говорил правду, когда сказал, что сильно запутался...
– Не верю я в это. – Хилл подался вперед всем своим массивным телом. – А что Тривейн? Хотите, приглашу его для беседы?
– О Уилли! Черт бы побрал тебя и твои повадки! Я прихожу спокойно поболтать, расслабиться, выпить, а ты заводишь разговор о делах.
– Но это дело чрезвычайной важности, господин президент. Скажу больше, жизненной важности. Ну так что, пригласить?
– Нет. Пока нет. Хочется посмотреть, как далеко он зайдет, насколько сильно его лихорадит.
Глава 44
– Когда они обратились к тебе? – Филис рассеянно запихнула в камин большое полено.
– Недели три назад, – ответил Энди, сидя на кушетке. Он видел, как подрагивали жилки у ее глаз. – Мне следовало бы сразу сказать, но не хотелось тебя впутывать. Армбрастер говорит, что это вообще безрассудство. С точки зрения политической.
– Ты принял их всерьез?
– Не сразу, конечно. Сначала просто вышвырнул Армбрастера из своего офиса, обвинив во всех грехах. Он утверждал, что произнес целую речь на секретном совещании в Национальном комитете, что с самого начала был против, да и сейчас не уверен... Но начинает склоняться.
Филис повесила кочергу на выступ камина и повернулась к Тривейну.
– По-моему, это безумство, явный обман, в котором замешан подкомитет. Удивительно, что ты пошел на это.
– Но ведь никто и словом не обмолвился по поводу того, что я вношу изменения в доклад... Вот что меня заинтриговало. Невозможно поверить! Мне казалось, вот-вот кто-нибудь хоть что-то предложит, что-то скажет. Я бы их тогда просто испепелил! Но все молчали.
– И тогда ты внес это предложение?
– Да я постоянно вносил их. И сказал сенатору Уиксу, что его, как видно, нетрудно сбить с толку. Он задрал свой аристократический нос – вот так! – Энди передразнил сенатора, – и важно сообщил, что способен ответить на любые вопросы подкомитета. Но здесь вроде бы дело в другом...
– Смелый парень... Но почему именно ты? Почему именно в это время?
– Не очень-то для меня лестно, но, по-моему, больше никого другого нет. По крайней мере, таковы результаты голосования. «На политическом горизонте нет конкурентоспособных претендентов», – говорят они. Тяжеловесы износились, а молодежь слабовата. То у них штаны в обтяжку, то они евреи, то латиняне, то негры, то еще что-нибудь в том же духе. В общем,
Филис направилась к кушетке, но остановилась взять сигарету из пачки на туалетном столике. Энди протянул ей зажигалку.
– Точно отмечено, к сожалению. – Она опустилась рядом с мужем на кушетку.
– Что?
– Они правы. Я все думаю, кого они еще могли предложить?
– Вот уж не предполагал, что ты такой специалист в этой области.
– Не смейтесь, мистер... Как там тебя назвал этот ужасный тип? Мистер Высокомерие... Я уже многие годы не пропускаю выборов.
– Пророчица из Хай-Барнгета, – засмеялся Тривейн. – Мы дадим тебя напрокат Нику Греку.
– Нет, в самом деле! У меня своя система, и она себя оправдала. Берешь фамилию кандидата, прибавляешь в начале слово «президент». Это звучит иногда правдоподобно, а иногда нет. Я ошиблась только один раз, в шестьдесят восьмом. – Значит, совпадение?
– Сложнее, когда избирают священника: приходится вдаваться в подробности. Кстати, человек, который сейчас там, наверху, по моей системе вполне подходил. Он и тебе, кажется, нравился.
– Он не будет больше баллотироваться. Спокойствие Филис тут же исчезло.
– Этого ты мне не говорил, – тихо и напряженно сказала она.
– Есть вещи, которые...
– Ты должен был сказать об этом в первую очередь.
Филис стала очень серьезной: игра перестала быть игрой.
– Извини, – сказал Тривейн. – Я реагировал на информацию по мере ее поступления.
– А следовало бы по мере важности.
– Все верно.
– Ты не политик, ты бизнесмен.
– На самом деле ни то, ни другое. Мои деловые интересы надежны, но второстепенны. Последние пять лет я работал на госдепартамент и одну из самых крупных организаций в мире. Если тебе так хочется определить, к какой категории я отношусь, то скорее мне подойдет ярлык «на службе обществу».
– Нет! Ты слишком рационален.
– Послушай, Фил... Мы ведь разговариваем, а не воюем.
– Разговариваем? Ну нет, Энди. Это ты разговариваешь! Целыми неделями и с кем угодно, только не со мной.
– Я же объяснил: все было так неопределенно, надеяться было рискованно.
– А теперь все изменилось?
– Не уверен. Знаю только, что пришло время, о котором мы так много беседовали. Но ты, кажется, не собираешься за меня голосовать?
– Конечно, не собираюсь.
– Чертовски путаная ситуация! Ведь это, может быть, впервые за всю историю.
– Энди, будь серьезней. Ведь ты же не... не... – Филис запнулась, не сумев найти нужное слово, но абсолютно уверенная в своих ощущениях.
– Не гожусь в президенты, – мягко подсказал Тривейн.
– Этого я не сказала и не то имела в виду. Ты не создан для политики!
– А мне говорят, что сейчас это скорее плюс. Правда, я не очень понимаю, что это значит.
– Ты человек другого типа, не экстраверт. Ты не из тех, кто идет сквозь толпу, пожимая руки, произносит за день дюжину речей и называет конгрессменов и государственных деятелей по именам, их не зная.