Тривейн
Шрифт:
Итак, «Дженис индастриз» пользовалась теперь услугами самой уважаемой юридической фирмы на Среднем Западе, возглавляемой Брэндоном, Смитом и Гамильтоном. Ничего удивительного! Ведь «Дженис индастриз» уже проникла в высшие финансовые круги на обоих побережьях: с Грином – в Нью-Йорке и заводами компании, а с сенатором Армбрастером – в Калифорнии. Теперь она пыталась установить свое влияние и в центральной части Америки, чтобы воздействовать на исполнительную власть, включая президента Соединенных Штатов. Гамильтон, «советник президентов»,
Оторвавшись от бумаг, Тривейн подумал о том, что завтра утром он приедет в Ивенстоун и преподнесет сюрприз Йану Гамильтону как раз на христианскую субботу, как только что преподнес Арону Грину – на еврейскую...
Роберт Уэбстер поцеловал жену и стал снова браниться по телефону. Когда они жили в Акроне, штат Огайо, им никогда не звонили ночью и не требовали, чтобы он куда-то мчался. Конечно, когда они жили в Акроне, они не могли себе позволить иметь такой дом, как тот, из которого его теперь вызывали. И многим ли парням в Акроне звонили из Белого дома? Хотя, ей-богу, этот звонок не был оттуда.
Уэбстер вывел машину из гаража и вскоре уже ехал вниз по улице. Согласно полученному им посланию, он должен был находиться на перекрестке авеню Небраска и Двадцать первой улицы через восемь минут.
Он остановил машину и сразу увидел белый «шевроле» и локоть водителя.
Как было условлено, Уэбстер дал два коротких сигнала, «шевроле» ответил ему одним длинным и тронулся с места.
Уэбстер поехал следом за «шевроле», который направился к большой стоянке. Поставив машину, вышел и пошел навстречу владельцу «шевроле».
– Надеюсь, вы не напрасно вытащили меня из постели? – спросил он.
– Не напрасно, – сказал смуглый человек в темном костюме. – Кончайте с майором. На этот счет все согласовано...
– Кто сказал?
– Уильям Галабретто... Убирайте его. Быстро!
– А что де Спаданте?
– Умрет, как только вернется в Нью-Хейвен... Улыбнувшись, Роберт Уэбстер удовлетворенно кивнул.
– Вы действительно не зря вытащили меня из постели! – сказал он и пошел к машине.
На железной табличке было написано только одно слово: «Лейк-Сайд»...
Повернув на очищенную от снега дорожку, Тривейн ехал по склону к главному зданию. Это был большой белый дом в григорианском стиле, казалось, его перенесли сюда с какой-нибудь довоенной плантации на Каролинских островах. По всему угодью возвышались деревья, а за их верхушками можно было видеть замерзшие воды озера Мичиган.
Ставя машину рядом с трехместным гаражом, Тривейн увидел человека, одетого в макинтош и меховую кепку. Он шел по дорожке, а рядом бежала большая собака. Заметив машину, человек свернул с дорожки, а собака залаяла.
Тривейн сразу узнал Йана Гамильтона. Высокий и стройный, он был элегантен даже в домашней одежде, и было в нем нечто такое, что заставило Тривейна
– Могу я чем-нибудь помочь? – спросил Гамильтон, подходя к машине, и взял собаку за ошейник.
– Я имею честь говорить с мистером Гамильтоном? – спросил Тривейн, опуская стекло машины.
– Бог мой! – воскликнул Гамильтон. – Это вы, Тривейн! Ну да, Эндрю Тривейн! Но что вы здесь делаете?
Похоже было, что он слегка растерялся, однако быстро взял себя в руки.
«Еще один встревоженный, – подумал Тривейн, глядя снизу вверх на Гамильтона. – Еще один игрок, которого уже давно обо всем предупредили...»
– Я навещал своих друзей, – ответил Тривейн, – они живут в нескольких милях отсюда...
Лгал он намеренно, чтобы как-то смягчить возникшую между ними неловкость. И Гамильтон, сделав вид, что поверил, тут же предложил Тривейну пройти в дом. Правда, вежливое это предложение прозвучало безо всякого энтузиазма.
Войдя в гостиную, Тривейн окинул взглядом камин с потрескивающими в нем дровами и раскиданные по комнате воскресные газеты. На столе у окна, сквозь которое было видно озеро, стоял серебряный кофейный сервиз и лежали остатки завтрака на одну персону.
– Моя жена ненадолго уехала, – проговорил Гамильтон, снимая плащ и указывая Тривейну на кресло. – Мы прожили с ней душа в душу двадцать лет. Каждое воскресенье она читает и завтракает в постели, а я тем временем гуляю с собакой. Надо вам заметить, что нам обоим нравится такой образ жизни. Возможно, мы кажемся вам несколько старомодными...
– Вовсе нет! – возразил Тривейн. – По-моему, это совершенно нормально...
Гамильтон вернулся, повесив плащ, и посмотрел на Тривейна. «Даже в мокром свитере он выглядит как в костюме», – подумал Эндрю.
– Я, знаете ли, отношусь к тем людям, которые дорожат заведенным порядком. В какой-то степени это извиняет меня, когда я не отвечаю на телефонные звонки. Не люблю, если нарушают мой распорядок...
– Совершенно справедливо! – сказал Тривейн.
– Извините за эту непреднамеренную бестактность, – Гамильтон подошел к столу, – но моя жизнь здесь, в эти дни, слишком отличается от тех сумасшедших десятилетий, которые остались у меня за спиной. Хотя у меня нет никакого права жаловаться... Хотите кофе?
– Благодарю вас, нет...
– Да, десятилетия... – усмехнулся Гамильтон, наливая себе кофе. – Я начинаю говорить как старик, а я ведь еще не стар: в апреле мне исполнится лишь пятьдесят восемь. Впрочем, многие в этом возрасте тяжелы и неповоротливы... Тот же, скажем, Уолтер Мэдисон... Ведь вы его клиент, не так ли?
– Да, это так...
– Передайте ему мои наилучшие пожелания. Он мне всегда нравился... Быстр, сообразителен и в высшей степени воспитан. У вас прекрасный юрист, мистер Тривейн...