Трижды пестрый кот мяукнул
Шрифт:
Временами от семьи нет никакого толку; временами говорить со своими родными – совершенно бессмысленно.
Полагаю, если хорошенько подумать, можно прийти к выводу, что жены викариев существуют именно для этого.
Я остановилась и прислонила «Глэдис» к забору, окружавшему церковный двор. Здесь она будет в безопасности. Поскольку «Глэдис» нежно любит кладбища, ей тут даже понравится, несмотря на дождь.
– Хорошо вернуться домой, – прошептала я, похлопав ее по сиденью ласково, но без лишних нежностей. – Отдыхай.
Я пересекла
Позвонила еще раз и услышала такой же приглушенный звонок.
Никого нет дома?
Может быть, Синтия в церкви? Об этом я не подумала. Она так много времени уделяет цветам, буклетам, стихарям, церковным гимнам и пчелиному воску, не говоря уже о приходских собраниях, встречах женского института, союза матерей, алтарной гильдии, организации девочек-скаутов (где служит Коричневой Совой), мальчиков-скаутов, организации юных скаутов (где она временами изображает Акелу), реставрационному фонду (в котором она председатель) и приходскому совету (где она секретарь).
Я побрела по мокрой траве к церкви, но она была закрыта. Дождь усилился, и у меня задубели и промокли ноги.
Возвращаясь к «Глэдис», я услышала возглас со стороны домика викария.
– Флавия! Ура! Флавия!
Я не узнала Синтию, но это была она.
Она высунула нос из двери, приоткрыв ее буквально на миллиметр. Ступив на крыльцо, я увидела, что она кутается в потрепанный розовый халат.
Выглядела Синтия ужасно.
– Добро пожаловать домой, – прокаркала она. – Я сильно простудилась, поэтому не стану обнимать тебя. Нам с Денвином ужасно жаль твоего отца. Как он?
– Не знаю, – ответила я. – Мы поедем к нему днем.
– Входи-входи, – сказала Синтия, открывая дверь, чтобы я могла просочиться внутрь. – Я поставлю чайник, и мы с тобой выпьем чаю.
В этом вся Синтия. У нее ясные приоритеты: приветствие, объятия (или разговоры о них), объяснения, сочувствие и чай – именно в таком порядке.
Она тактично оставила сочувствие напоследок, чтобы дело не выглядело слишком серьезным.
Я сама часто использую этот прием – прячу плохие новости в окружении хороших, так что я оценила ее тактичность.
– С молоком и двумя кусочками сахара, насколько я помню, – сказала она, когда чайник закипел и чай был заварен. – У тебя носки и туфли промокли. Снимай, я положу их на камин сушиться.
Я послушалась, извлекая влажные травинки из обуви.
– Как Канада? – поинтересовалась Синтия, подавив чих. – Озера, лоси и лесорубы?
Это шутка, понятная только нам двоим. Когда я уезжала в Канаду, Синтия призналась, что ее отец сплавлял бревна по реке Оттава и что когда-то она мечтала последовать по его стопам.
– Практически, –
Мы с Синтией – большие друзья, поэтому можем быть откровенны друг с другом.
– Я и чувствую себя ужасно, – ответила она. – Должно быть, я похожа мышь, которую кошка притащила в дом.
«Почти теми же самыми словами меня встретила Даффи», – подумала я.
– Надеюсь, вы не заразны.
– Господи, нет! Доктор Дарби проявил любезность и навестил меня. Он говорит, что я уже миновала эту стадию. И это хорошо. У меня собрание юных скаутов в половине пятого и скаутов в семь. Молись за меня, Флавия!
– Вам следует лежать в постели, – ответила я. – Закутаться в теплую фланель и пить горячий пунш с молоком.
Горячий пунш с молоком – это рецепт, который я когда-то узнала от Альфа, мужа миссис Мюллет. Он рекомендовал его моему отцу. «Королевское лекарство, – сказал Альф. – Помогает от всех хворей человеку, ангелу и зверю».
Впоследствии отец заметил, что совет Альфа неоднозначен, но дан с доброй душой.
– У вас в доме есть бренди или ром?
– Боюсь, что нет. У нас бывает только вино для причастия. – Она нервно хихикнула, словно выдала большой секрет.
– Я могу сбегать в «Тринадцать селезней» и выпросить бутылку. Уверена, мистер Стокер не откажет. Не то чтобы…
– Спасибо, Флавия, но не надо. Так мило с твоей стороны. У меня очень много дел, и я не знаю, с чего начать.
А потом, к моему ужасу, она внезапно разрыдалась. Я протянула ей чистый носовой платок и подождала, когда она успокоится. В такие моменты не стоит торопить человека.
Через некоторое время всхлипывания сменились влажным хлюпаньем, а потом явилась слабая улыбка.
– О, милая! Что ты обо мне подумаешь!
– Что вы слишком много работаете, – сказала я. – Чем я могу помочь?
– Ничем, – ответила она. – Мне просто надо отказаться от каких-то обязанностей. Позвоню и скажу людям правду: что викарий в отъезде, а я заболела.
– Викарий в отъезде? Я и не знала. Какой ужас.
– Епископ устроил очередную проверку без предупреждения. «Мозговой трест», как он это называет. В епархии. Денвин вернется нескоро.
– Вы уверены, что я ничего не могу для вас сделать?
– Я бы хотела, – сказала она. – Но обязанности приходского священника и его церковной мышки-жены… хотя постой! Есть кое-что.
– Я готова!
– Мне очень не хочется куда-то посылать тебя в такой дождь, но в нашей машине что-то сломалось, и Берт Арчер обещает починить ее не раньше следующей среды.
– Не беспокойтесь. Я люблю дождь.
Это правда. Мозг человека работает лучше во влажном воздухе, чем в жару или сухой холод. Моя теория гласит, что это потому что мы происходим от рыб, обитавших в море и дышавших водой, и в один прекрасный день, когда у меня будет достаточно времени, я намереваюсь написать статью на эту тему.