Трижды пестрый кот мяукнул

Брэдли Алан

Я отодвинула заслонку, придвинулась к глазку и увидела крашеную кирпичную стену, в которой был один-единственный крюк, на котором висела широкая куртка вроде тех, которые носят лесники.

– Есть тут кто-нибудь? – произнесла я прямо в глазок. – Мистер Сэмбридж!

Я подергала дверь, ни на что особо не надеясь, но, к моему удивлению, она легко подалась, и я вошла.

Если не считать крошечную прихожую, предназначенную для того, чтобы препятствовать ветру дуть прямо в дом, первый этаж представлял собой одну большую комнату, и было очевидно, что это

столярная лавка Сэмбриджа. В воздухе чувствовался запах свежего дерева и зеленого леса.

У окна располагался стол, заваленный ножами, рубанками, пилами и другими разнообразными режущими инструментами: с плоскими, изогнутыми и V-образными лезвиями. Еще там были тиски и клещи разных размеров.

На полке стоял великолепный орел из дуба, еще не законченный. Его огромные крылья распростерлись в стороны, клюв распахнут в безмолвном крике, перья взъерошены, словно он защищает свое гнездо. Это будущий аналой, поняла я, а орел – символ святого Иоанна Евангелиста.

Когда ее установят в церкви, для которой она предназначена, эта птица будет внушать тайный ужас детям, выстраивающимся перед ней в ожидании первого причастия. Может, таков и был тайный замысел. Даже у меня волоски на шее приподнялись.

Без сомнения, мистер Сэмбридж – гениальный резчик по дереву и художник.

Маленькая кухонная плита, раковина с грязной посудой, кран подтекает с таким же «кап-кап», что и водосточные желоба, а на стене ему вторят тикающие часы с кукушкой.

Тик… так… тик… так… кап… тик… так… кап… так…

И так далее.

Стрелки часов показывали десять часов три минуты.

На первом этаже обнаружились несколько книг и погасший камин. Узкая лестница вела на второй этаж.

– Эй! – снова окликнула я, поставив ногу на первую ступеньку.

Должно быть, этот человек необыкновенно крепко спит.

Или он пьян. Все может быть. Пусть даже он вырезает евангельских орлов.

– Мистер Сэмбридж?

Ступенька подо мной скрипнула, и я застыла, но сразу же поняла, что нагоняю страх сама на себя. «Впадаю в состояние», как это именует миссис Мюллет.

Я небрежно фыркнула, чтобы ослабить напряжение. Хозяин, должно быть, ушел и не запер дверь. Вот и все.

Фактически я, конечно же, совершаю противоправное действие – вломилась в чужой дом. Я просто загляну на второй этаж и уйду. Оставлю конверт на столе мистера Сэмбриджа, где он точно его заметит. Может, даже напишу записку, что я заходила, чтобы он знал, кто и когда здесь был. Буду вести себя как положено.

Но все пошло кувырком.

Наверху обнаружилась дверь.

Закрытая дверь.

Есть такой тип людей, для которых закрытая дверь – это вызов, соблазн, брошенная перчатка, и я одна из них. Закрытая дверь – это не просто тайна, которую надо разгадать, это оскорбление. Пощечина.

Любой человек, у которого есть две старшие сестры, скажет вам, что закрытая дверь – все равно что красная тряпка для быка. Это нельзя оставить просто так.

Я шагнула вперед, приложила ухо к деревянной панели и прислушалась.

Мертвая

тишина. Нет даже характерного звука пустой комнаты, который слышишь, когда используешь деревянную дверь в качестве резонатора.

Я взялась за ручку и приоткрыла дверь – просто чтобы заглянуть.

Какое разочарование.

Кровать (аккуратно застеленная), книжная полка, кресло, горшок, утюг, стол и тонкий турецкий ковер: все в идеальном порядке. Все удивительно чистое и опрятное.

Никаких чудовищ и безумцев: ничего такого, чего подсознательно ожидаешь, обыскивая незнакомый дом.

Я открыла дверь шире, и на полпути она наткнулась на какое-то препятствие.

Я вошла в комнату, и дверь сама захлопнулась.

Позже я предположила, что она перекосилась под тяжестью тела мистера Сэмбриджа.

Я резко обернулась.

Он висел вверх ногами на обратной стороне двери, раскинув руки и ноги буквой Х.

2

Почерневшее лицо было искажено гримасой откровенного ужаса. Глаза выкатились, и это выглядело бы смешно, если бы их владелец не был трупом. Ноздри широко раздуты, словно у лошади, которая вот-вот понесет: как будто в последний момент они отчаянно пытались вдохнуть воздух. Уголки открытого рта, направленные вверх, а не вниз, давали понять, что в момент смерти этот человек был дико напуган.

Как он оказался в таком состоянии, подвешенный, словно ястреб в силках, и беспомощно пытавшийся высвободиться, пока его не освободила смерть?

Точно так же когда-то распяли апостола Андрея. Я вспомнила эту историю, которую слышала, когда несколько лет назад в составе группы девочек-скаутов посетила пресвитерианскую церковь в Хинли. Хотя сама по себе поездка оказалась сущей потерей времени, огромные витражи за кафедрой и «общий стол», как пресвитерианцы называют алтарь, были очень любопытными.

Центральный витраж изображал апостола Андрея, прикованного к кресту и раскинувшего руки-ноги в стороны, словно парашютист, у которого еще не раскрылся парашют.

Но мистер Сэмбридж, в отличие от апостола Андрея, который, по крайней мере, умер стоя, был распят вверх ногами.

Я вспомнила, что вверх ногами распяли апостола Павла по его же просьбе.

Все это ужасно интересно. Наверняка такая поразительная смерть в такой невероятной позиции, постигшая резчика, специализировавшегося на библейских сюжетах, не может быть совпадением. Таится ли здесь некое послание, имеющее отношение к его прошлому?

Первым моим порывом было помчаться за помощью. Но даже человеку, менее знакомому со смертью, чем я, очевидно, что мистеру Сэмбриджу уже не поможешь.

И я была почти уверена, что в Торнфильд-Чейзе нет телефона. Я не видела его, пока осматривала комнату на первом этаже. И наверняка, если бы здесь был телефон, Синтия или викарий позвонили, а не посылали бы письмо.

Для доктора и скорой помощи уже поздно. Мистеру Сэмбриджу уже ничем не помочь.

Какое-то время он будет в полном моем распоряжении.