Трижды заслуженная вдова
Шрифт:
Я уже и не надеялась вовремя к ней приехать — выбраться бы из этого медвежьего угла!
— Хоть бы корова какая завалящая попалась! — печально вздохнула Люська.
— Зачем тебе корова? — удивился Лев.
Я, признаюсь, тоже не поняла, зачем подруге понадобилась корова, да еще завалящая.
— Как это, зачем? — пустилась в объяснения Люська. — У каждой коровы есть хозяин! Если даже он отпустил буренку одну, вce равно! Мы бы ее пугнули как следует, она бы и побежала к родному дому! Коровы, они что кошки — к месту привыкают.
Выслушав Люськин бред, я пожала плечами:
— А если корова колхозная?
— Подумаешь, ферма! — не сдавалась подружка. — Там же все равно кто-нибудь есть! Дежурный ветеринар или доярка какая круглосуточная…
Спорить мне не хотелось, хоть я и ни разу не слышала, чтобы коровы доились круглосуточно. Неожиданно Левка выскочил из машины и бросился в поле. Приглядевшись, мы заметили человеческую фигурку, торопливо шагающую к горизонту.
— Порядок! — обрадовал нас Левка, вернувшись обратно. — Сейчас разворачиваемся и дуем к началу деревни. Перед въездом в Аксеново будет поворот на Кожухово. Нам туда не надо. А вот за Кожуховом как раз и на Капустино поворот! Поехали, на месте сориентируемся!
Отчего-то я очень хорошо представила, что чувствовали поляки, когда Иван Сусанин водил их по бесконечным заснеженным лесам и полям. Наверное, тоже на месте ориентировались! Однако выхода все равно не было — не торчать же здесь, пока про нас оперу не напишут!
В этот раз Люська старалась не лезть с советами и большую часть дороги молчала, уставившись в окно. Как ни странно, но вскоре мы уже въезжали в Капустино, проплутав всего полчаса.
Соня Либерман жила в двухэтажном особняке из красного кирпича. Дом был обнесен высоким забором. Левка набрал код на гаражных воротах, и мы благополучно затормозили возле серебристого «Лексуса» хозяйки.
Госпожа Либерман вышла нам навстречу, и я еще раз отметила ее безупречную фигуру. Правда, лицо вблизи все же давало некоторое представление о ее истинном возрасте.
— Здравствуйте, — поздоровалась Соня. — Вы опоздали.
— Извините, Софья Арнольдовна, мы немного заблудились, — за всех ответила я. — Лев, к сожалению, оказался никудышним гидом.
— Что ж, пойдемте в дом. У нас не так много времени, к сожалению.
Соня жестом пригласила нас следовать за ней.
Гостиная, где мы расположились в низких плюшевых креслах, была обставлена в чисто английском стиле. Присутствовал здесь даже настоящий камин из мрамора, в котором весело потрескивали дрова. Плотные тяжелые шторы с кистями почти целиком закрывали окна, так что хозяйке пришлось зажечь массивную люстру, выполненную в виде огромного канделябра с восемью свечками и украшенную хрустальными висюльками. Соня предложила нам чай и, усевшись спиной к камину, обратилась ко мне с вопросом:
— Что за странная причуда — написать книгу про моего отца? Сейчас это немодно и непопулярно. Нынче женщины ляпают детективы быстрее, чем пирожки.
— Я не умею писать детективы, это во-первых. А во-вторых, Арнольд Флавиевич — реальный человек, а не выдуманный персонаж. К тому же наш земляк. Почему бы не рассказать широким читательским массам о нобелевском лауреате, жившем в нашем городе?
— Вы серьезно думаете, что читательские массы будут так широки? — усмехнулась хозяйка. — Впрочем, это не мое
«Я хочу знать, не ты ли убила свою маменьку?» — подумала я, а вслух сказала:
— На данном этапе меня интересует женское окружение господина Либермана. Вы, ваша мама, Рахиль Флавиевна…
— Отчего же именно женское? — вскинула тонкую бровь хозяйка.
— По многим причинам, — уклонилась я от прямого ответа, — но, по-моему, только женщина делает мужчину мужчиной.
Соня Арнольдовна еще раз усмехнулась и согласно качнула головой.
— Мой отец из семьи польских евреев. Как только немцы вошли в Польшу, его семья бежала в СССР. Тогда много еврейских семей спасалось бегством. Затем дед ушел на фронт, а бабушка с пятью детьми поселилась в глухой сибирской деревушке Хорошево. Кроме отца, который был старшим ребенком, в семье росли еще трое сыновей и одна дочь, Рахиль. Дед вскоре сгинул на фронтах, а двое сыновей заболели и умерли еще до конца войны. Бабушка вместе с Арнольдом, Давыдом и Рахилью так и остались жить в Сибири…
— Простите, — перебила я Соню, — вот вы сказали, что у господина Либермана остался в живых брат, Давыд? Где он сейчас?
— В сумасшедшем доме, — спокойно пояснила она. — Вообще-то, он был намного гениальней отца, но, увы, рассудок дяди Давыда не выдержал такой нагрузки. Еще в институте у него стали наблюдаться расстройства психики. А вскоре врачи настояли, чтобы его отправили в лечебницу. Мы уже жили в Подмосковье, и его определили в клинику в Москве… Но давайте вернемся немного назад. По соседству с семьей моего отца жила еще одна еврейская женщина с дочерью. Как и мой дед, муж ее погиб на войне. Девочка Роза часто приходила в гости, да и учились все дети в одной школе. Тогда-то и началась у папы с мамой дружба, плавно перешедшая в любовь. Поженились они на третьем курсе Новосибирского университета. Через два года появилась я. Отец еще в школе блестяще учился и твердо решил стать ученым-химиком. Мама тоже была не лишена способностей. Кстати, она окончила университет с красным дипломом. Но в отличие от папы двигать вперед отечественную науку не стала. Она как бы положила себя на алтарь ученой карьеры мужа…
— Скажите, Софья Арнольдовна, — я воспользовалась паузой в рассказе, — а ваш отец был хорошим мужем?
— Что вы имеете в виду?
— Ну… как бы это… у него были другие женщины?
— У каждого мужчины при желании можно, наверное, найти пару-тройку любовниц, если вы об этом. Но никаких африканских страстей у отца не было…
Левка неожиданно поднялся и, извинившись, куда-то вышел. Соня проводила его взглядом и вопросительно посмотрела на меня.
— Арнольд Флавиевич часто ездил в командировки? — я решила потихоньку подбираться к интересующей меня теме.
— Может, раз, два в полгода… Но какое…
— И в Тулу ездил?
— А! Вот вы о чем! — протянула Софочка. — Не думала, что эта история вновь когда-нибудь всплывет. Да, отец ездил в Тучу. Там у него была связь с женщиной, учительницей истории, кажется. Но папа чистосердечно признался маме в этом грехе.
— И что? — не утерпела Люська.
— Ничего, — Соня пожала плечами. — Мама была мудрой женщиной. Она не поехала выцарапывать глаза сопернице, прекрасно понимая, что седина в бороду — бес в ребро. Вскоре история благополучно забылась.