Трое на отборе, не считая джинна
Шрифт:
– Ого! – восхитилась я. – Как ты ловко умеешь вырастать! А зачем?
– Совсем не понимаешь? – возмутился джинн. – Так в меня же ничего не влезет иначе! Закон сохранения!.. Закусь есть?
Я молча придвинула ему торт, размышляя о законах сохранения джиннов в бутылках. Нет, сохранился он там, конечно, неплохо, вон в целости и сохранности вылез.
…Через пару часов джинн Вася вовсю жаловался мне на собачью, вернее, джиннью жизнь.
– Он меня поймал! – ударял он кулачком по столу. – Обманул, скотина! Сказал, что хочет угостить! Пей, говорит! И я ему поверил! А он –
Почему-то мгновенно стало понятно, о ком идёт речь.
– Знаешь, – неожиданно для себя самой всхлипнула я. – Он и меня обманул. Скотина блудливая. Говорил, что любит, что женится…
– Что, так и говорил «я женюсь на тебе»?
Я задумалась, прокручивая в безнадёжно затуманенной алкоголем голове наши разговоры, и вынуждена была признать:
– Нет. Именно так не говорил, но это подразумевалось в контексте.
– Тогда бессмысленно, – вздохнул джинн. – Пока нет точной формулировки, ему ничего нельзя предъявить. Как говорится, контекст к делу не пришить.
– Не собираюсь я ничего ему предъявлять! – гордо рявкнула я. – Не нужен мне такой! Гаремы собирает! И вообще, я собиралась его вещи выбросить, но не успела.
– О, – обрадовался джин. – Хочешь, помогу?
– А он тебе ничего не сделает?
– Не, – отмахнулся джин. – Ты же первая открыла бутылку. Значит, ты теперь моя хозяйка.
И мы пошли выбрасывать вещи, получив от этого бездну удовольствия. У Васи прекрасно получалось направленное швыряние, так что мы очень ловко украсили все окружающие деревья и кусты предметами гардероба Николая. Пусть поползает и полазает! Может, сломает что-нибудь, пока будет с верхних веток доставать свои бесценные галстуки.
А а когда выкидывать уже было нечего, вернулись на кухню и выпили ещё. А потом я, кажется, рыдала, лёжа щекой на столе (как хорошо, что не было салатов!), жалуясь на произошедшее, и громко поражаясь, какая Николя всё-таки сволочь… и как я не представляю, что теперь делать.
Мою идею, что Николя сволочь, джинн поддержал обеими руками, так что по этому поводу мы с ним слились в экстазе морального единения. Джинн даже начал бормотать, что нужно страшно отомстить. Я согласно кивала. И джинна вдруг осенило:
– А давай убежим! – вдруг предложил мне он.
– Куда? – всхлипнула я.
– В другую, хорошую страну! – триумфально провозгласил он. – Учти, твой маг будет очень недоволен, когда обнаружит, что ты и меня забрала, и все его вещи выкинула. Он, знаешь ли, довольно мстительный.
– Ты их тоже выкидывал!
– А я что, я джинн, существо подневольное…
Не успела я возмутиться столь вопиющему двуличию, как вдруг в дверь замолотили с дикой силой. Ой, похоже, я совсем потеряла счёт времени и Николя вернулся. И, судя по негодующему буйволиному рёву, доносившемуся с лестничной клетки, он был очень расстроен. В таком состоянии я его в жизни не видела… и не слышала.
– А, чёрт с ним, давай убежим! – лихо рубанула я. Странная смесь ужаса, восторга и злости переполняла грудь. – Пусть знает!
– Пусть знает! – ухмыльнулся джинн, разводя руки в каком-то хитром пассе. – Бутылку
И мир закружился вокруг меня спятившей каруселью.
Глава 3. Где я? Кто я? Зачем я?
Голова кружилась и болела так, что хотелось её отрубить. Выдайте мне, пожалуйста, гильотину на одного! Можно в аренду, я через полчасика верну.
Мысли путались, то сбиваясь в кучу тупыми овцами, то разбегаясь вспугнутыми зайцами так споро, что ухватить за хвост не удавалось ни одну. Вот за что мне такие мучения?! Что я сделала?!
Да, действительно, а что я сделала, что мне так хреново? Я попыталась напрячься и вспомнить. Ой, зря! От этого незамысловатого усилия в моей многострадальной голове словно что-то взорвалось. Я не выдержала и застонала.
Переждав вспышку боли, я отважилась открыть один глаз.
А потом открыла оба, потому что один глаз отказывался правильно интерпретировать полученную информацию. Он требовал от остальной меня полной концентрации и присутствия в разборках мозга. Мозг, увы, пытался взять самоотвод, потому что в нём словно копошилось что-то железное и шипастое.
Но сила воли победила. Впрочем, ненадолго. Я осмотрела окружающую меня обстановку и снова закрыла глаза. Глюк.
Окружающее было мне незнакомо. Более того, оно наводило на мысли о том, что я в больнице. Но этого же не могло случиться? Так, чем я занималась вчера? Я была дома!
Я хорошенечко напряглась, вспоминая, и воспоминания ударили по моей бедной голове гномьей кувалдой.
Николя! И его шмары! И выпивка! О, так у меня точно глюки! Последнее, что я помню, это синенький человечек (жуть какая!), вернее джинн, да ещё и с уклоном в панка. Ну, это просто не может быть правдой! Я – взрослая и самодостаточная женщина… немного расслабилась с горя… Сейчас я соберусь, сконцентрируюсь, открою глаза, и всё будет нормально.
Кстати, а где Николя, и почему он не скандалит? Я же вчера всю улицу украсила предметами его гардероба. Дорогими, кстати, предметами! Я даже и не представляла до вчерашнего дня, что Гуччи и Диор производят мужские трусы! Воистину век живи, век учись! Надеюсь, наши местные бомжи оценят.
Я напряглась и заставила себя снова открыть глаза. К моему удивлению обстановка напрочь отказалась преобразиться под реалии моей домашней спальни. Сейчас я лежала в узкой кровати на каком-то убийственно жёстком матрасе, совершенно не похожем на мое ортопедическое чудо, в комнате, оформленной в лучших традициях японского минимализма: абсолютно пустой.
Справа от меня, как я поняла, было окно, задёрнутое сплошным рулоном полупрозрачного пластика, бежевого в золотистую искорку, а стены были выкрашены в красивый перламутровый цвет. Красиво выкрашены, кстати. Переливались, словно живые!
Слева от кровати стояла маленькая тумбочка (я понадеялась, что какая-нибудь сердобольная душа оставила на тумбочке стакан воды, но нет, ничего не было), а остальной обзор мне загораживала ширма. Тоже перламутровая. Вот, примерно, и всё. Выход, наверное, если и был, то прятался где-то за ширмой.