Трое отважных, или Жизнь и необычайные приключения "мушкетеров"
Шрифт:
Пирамида эта, колеблясь на тросу, медленно продвигалась вперед!
—''Мамочка!—прошептал Егор Иваныч. Мысленно он уже видел, как, сорвавшись с троса, падают эти трое безобразников на булыжную мостовую, и вот их тела уже увозят в морг, а его, Егора Ивановича Канаева,— в тюрьму. И не так ему тюрьма была страшна, как то, что эти трое безумцев погибнут!
— Егор Иваныч, что с вами?— испуганно ахнула «немка» Анна Францевна.
— Та... та... Тамммм!..— пролепетал заведующий, одной рукой судорожно хватаясь за сердце, а другой, дрожащей, показывая за окно.
Анна Францевна выглянула, и с тихим возгласом
— Господи!.. Господи, пронеси!— молил закоренелый безбожник Егор Иванович Канаев.
Физкультурник кусал себя за большой палец и плел несуразное:
— Милые, родные! Негодяи! Ну еще шаг... Еще!— и утирал ладонью струившийся по лицу пот.
Парнишка с шестом сделал еще шаг. Еще! Вот и крыша. Буря восторга грянула на улице. И тут же сторож Пахомыч, и не подозревавший о потрясающем переходе по тросу, ударил в медный колокол с выпуклой надписью «Станция Лесная», возвещая о конце большой перемены.
Привели в чувство Анну Францевну. Отпоили водой других учительниц и наиболее впечатлительных учителей. Егор Иванович, бледный, как мел, со сверкающими негодованием глазами, жевал успокоительную таблетку. Наконец промолвил, заикаясь:
— Bo-oт... Принял циркачей па спою голову! Немедленно к черту!.. Гнать в три шеи!
Учителя подхватили:
— Гнать этих дружков. «Трех мушкетеров»!..
— Своих хлопот полон рот.
— Изверги!.. Я чуть не умерла от ужаса.
Но тут подал голос физкультурник. Это был ладный плечистый молодой человек в черно-оранжевой полосатой футболке со шнуровкой вместо пуговиц, в спортивных шароварах и в тапочках-спортсменках из разноцветных кусочков кожи. Он вдруг засмеялся и сказал:
— Ну и мерзавцы!.. Мне бы их не на месяц—два, а на постоянно!.. Не выгоняйте их, Егор Иваныч. Пусть хоть месяц, а может, и два... Пригодятся школе. На носу городские соревнования. Мы же обязательно кубок завоюем. Слово Иголкина!.. Да и за что их гнать? Дисциплину не нарушили. Где сказано, что ученики во время большой перемены не имеют права ходить по тросу?
Егор Иванович изумленно воззрился на физкультурника. Ошалел он, что ли? И без того школа... спаси и помилуй! А тут еще этаких приютить!.. Пришли вчера—тихие, смирные. Табеля у них нормальные, без «неудов».
В те далекие времена (шла тогда Итало-Абиссинская война) ученики непонятно во что были одеты... В отцовские ношеные-переиошеные штаны, в опорки, вообще неизвестно во что. А эти трое— в костюмах, сшитых по росту. Гуго Орсини так даже в брюках гольф—штаны чуть ниже колен, а от колен — толстые клетчатые чулки и ботинки на белой каучуковой подошве... Но не в одежде дело. Вид у ребят солидный. Им лет по тринадцати-четырнадцати. Но все трое крепко сбитые, широкоплечие, как взрослые
Вот тебе и взрослые!
Негодяи!
Физкультурник не унимался.
— Егор Иваныч!.. Такие парнишки!
— Вы в своем уме, Геночка?— возмутился заведующий.— Держать в школе таких... таких...— Егор Иванович не нашел подходящего слова, вхолостую несколько раз открыл и закрыл рот.— Это же хуже, чем наш негодяй Спирька Закидон!
При воспоминании о Спирьке Закидоне по боярской палате-трапезной пронесся протяжный вздох. Спирька был ужасом, проклятием школы. А фамилия у него, у Спирьки, совсем не Закидон. Фамилия красивая —Ленский. Откуда у такого прохвоста такая прекрасная фамилия?! Закидон же просто кличка. Спирька состоял в воровской шайке, которая посещала по ночам чужие квартиры с совершенно определенной и явно преступной целью — поживиться .чужим добром. Когда надо было, скажем, забраться на второй этаж, Спирька метко закидывал железную «кошку» с веревкой в узлах на перила балкона, карабкался по веревке... Шайку поймали. Судили. А Спирьку, как малолетка, помиловали, определив в школу к Егору Ивановичу, пусть, мол, исправляется, учится. Пусть станет настоящим человеком.
Однако Спирька не желал становиться человеком. Стриженый «под бокс», с сивым чубчиком и золотым «клыком», крепкий, кряжистый для своих шестнадцати лет, он самодержавно-деспотически царствовал в школе, его боялись не только ученики (а среди них были такие, которых самих следовало побаиваться!),— Спирьку опасались и учителя. Правда, Закидон редко удостаивал школу своим посещением. И это было счастьем. В шестом «Б» ему автоматически ставили в классном журнале «плюс», мол, присутствует Спирпдон Ленский на занятиях. Эту тактическую хитрость придумал Егор Иванович. Решил: как-нибудь помучаемся до экзаменов и вздохнем с облегчением. Закидон, разумеется, провалится с треском. А поскольку он уже третий год в шестом классе, то и заберут Спирьку в другую воспитательную организацию... Туда ему н дорога!
— Егор Иванович!— продолжал канючить физкультурник Геночка.-- Не гоните их из школы... Да разве они хулиганы? Циркачи он::. Артисты высокого класса! Сами убедились. Ну захотелось ребятам показать свою удаль. Так ведь это не просто дурь в голову ударила, как в прошлом году Бубликову. Взял и похвастал: «Залезу на крышу по водосточной трубе!» Долез чуть выше второго этажа, да и с испугу ухнул вниз. Ногу вывихнул, ребро сломал. Дурь это все. А циркачи — ребята тренированные. Они наобум Лазаря не пошли бы по тросу. Городские соревнования скоро!.. Честное слово, первое место возьмем!
Тут вдруг подал голос завуч Илларион Аристархович. Старый педагог — еще в гимназии лет пятнадцать преподавал словесность!— произнес задумчиво, поправляя чеховское пенсне на горбатом носу:
— А пожалуй, Геночка прав. Первое место. Кубок! И думается еще, что придавать этому ужасному случаю значение непедагогично. Договоримся так: мы, педагоги, ничего не знаем и ничего не видели. Мы же находились в учительской. Просто после уроков Егор Иванович, если, разумеется, он сочтет это нужным, пригласит к себе Новичков, побеседует. А заодно осторожненько так, без нажима, объяснит, что новички должны показать пример дисциплины.