Трое сыщиков, не считая женщины
Шрифт:
Наталья Викторовна залпом выпила рюмку и закусила конфеткой. Минутку посидев молча, она печальным тоном произнесла:
— Я ведь Андрея с войны вытащила. Если бы вы знали, Ирина, сколько сил мне стоило уговорить его перейти в штаб. Думала, будет больше времени со мной проводить, только все оказалось бесполезно. Работа его так просто не отпускает, не тот случай…
Внезапно побледнев, Свентицкая поднялась и быстро вышла, почти выбежала, из комнаты. Было слышно, как за ней захлопнулась дверь ванной, откуда послышались сдавленные звуки плача.
Вскоре в комнату вернулась Наталья Викторовна, она прикладывала платок к покрасневшим глазам.
— Извините, пожалуйста. Я нехорошо себя чувствую, нервишки расшалились. А мне сегодня еще ехать к Андрею в больницу, я обещала.
— Да, да, конечно. Я, с вашего позволения, пойду. — Она достала из сумки визитку «Глории» и протянула ее Свентицкой: — Если вы вспомните или заметите что-то существенное, позвоните нам.
Уже в дверях Турецкая как бы ненароком спросила:
— Наталья, понимаю, сейчас у вас страшное напряжение. Надо постараться каким-то образом все это перенести. Как у вас вообще со здоровьем? На что-нибудь жалуетесь?
— Не такой у меня возраст, чтобы заниматься болячкам. Нормально чувствую.
— Какие-нибудь лекарства принимаете?
— Нет, никогда.
Накануне ночью прошла на редкость сильная гроза, и теперь вся зелень вокруг — трава, кусты, деревья — дышала свежестью. Однако солнце, поднимаясь к зениту, начинало немилосердно палить. Будучи блондином, Щеткин считал, что ему не следует долго находиться на солнцепеке. Однако сегодня, как назло, он не взял ни панаму, ни бейсболку и теперь мысленно проклинал себя за отсутствие предусмотрительности.
Антон и Петр в сопровождении капитана-кинолога шли по внутреннему двору питомника вдоль вольеров с яростно лающими, бросающимися на решетки собаками. Их буйное поведение не воодушевляло Щеткина, поэтому он шел с каменным лицом, старался не выдать свои неприятные, близкие к страху ощущения. От Плетнева не укрылся его мандраж, тот едва сдерживал улыбку, чтобы не обидеть товарища.
— Иван Игнатьевич тут допоздна сидит, иногда даже ночует, — говорил словоохотливый кинолог. — Для него не существует ни выходных, ни праздников. Только вы, обращаясь к нему, не говорите «товарищ полковник», он этого не любит.
— Почему? — удивился Антон.
— Сами удивляемся. Обычно все любят подчеркнуть свое звание, а он — нет… А ну, молчать! — цыкнул он на особенно заливистую овчарку. — Фу!
Свои!.. — Капитан опять повернулся к приезжим: — Что-то они сегодня скандалят. Даже странно — после второй кормежки, а никак не угомонятся. Может, опять гроза намечается… А вон и Иван Игнатьевич. На скамейке возле собачьего полигона с грустным видом сидел, сложив руки на коленях, седоватый мужчина лет пятидесяти. На нем была камуфляжная рубашка с короткими рукавами. Возле его ног лежала крупная овчарка.
— А почему собака не на поводке? — насторожился Щеткин.
— Послушная донельзя. Можете не сомневаться.
— Спасибо, — поблагодарил
Когда офицер удалился, Плетнев спросил майора:
— Хочешь, подожди меня здесь.
— Чего ради? Все нормально, — ответил Щеткин, стараясь придать своему голосу как можно больше мужественности.
Они подошли к Юшину. Иван Игнатьевич сидел совершенно отрешенно, при их приближении даже не повернул головы. Зато, к неудовольствию Щеткина, голову подняла овчарка. Она взглянула на незнакомцев и коротко тявкнула.
— Дагор, сидеть! — не поворачиваясь сказал Юшин.
— Здравия желаю, товарищ пол… — начал было зычно Антон и, осекшись, перешел на обычный тон: — Здравствуйте, Иван Игнатьевич. Вы меня помните? Я — майор Плетнев, из четвертого спецбатальона.
— Здорово, Антон, — не оборачиваясь ответил полковник. — Конечно, помню, неужели нет. Как жизнь молодая?
— Скрипим помаленьку.
— Я слышал, на тебя навалились большие проблемы. И дома, и со здоровьем. Теперь разобрался?
— Да как вам сказать, Иван Игнатьевич. Жена у меня погибла. Все настолько нелепо, что до сих пор не могу в себя прийти. После работы отправилась за ребенком в детский сад. Шла через пустырь, за жилыми домами. Бандюги набросились на нее, издевались… — Плетнев тяжко вздохнул. — Погибла моя дорогая Инночка. Отсюда и пошли все проблемы.
— Да, да, печально, ужас. Сочувствую твоему горю, дружище. Но ведь сынок подрастает?
— Для него и живу, — с наигранной бодростью ответил Антон. — Ну да ладно, Иван Игнатьевич, не будем сыпать соль на раны. К тому же мы и приехали по неприятному делу. Вот познакомьтесь с майором Щеткиным. Петр — старший оперуполномоченный МУРа. Мы сейчас вместе распутываем одно заковыристое дельце…
Юшин протянул руку, однако не точно в направлении Щеткина, а чуть в сторону. И тут оба поняли, что он слепой.
— Иван Игнатьевич! — ахнул Плетнев. — Простите, бога ради, я не знал. Рассказываю вам о своих…
— После контузии, — перебил его полковник. — Девяносто шесть процентов. — Он вытащил из нагрудного кармана рубашки пачку сигарет «Ява» и закурил. — Ну да ладно. Давайте поговорим о делах. Что конкретно вас привело сюда?
— Мы по делу о покушении на генерала Свентицкого. Слышали об этом?
— Да, вчера вечером сосед рассказал. Что-то насчет Андрея у меня хотите узнать? Спрашивайте. Что знаю — скажу. Только, боюсь, знаю мало. Все-таки сейчас в отдалении живем.
— Вы давно… — начал Петр и тут уже он прикусил язык. Чуть было не вырвалось «виделись». Бестактно звучит по отношению к слепому. — Когда последний раз вы общались с генерал-лейтенантом?
Юшин пожал плечами:
— С годик назад. Нужно было ремонт здесь пробивать, косметический. Попросили меня по старой памяти позвонить ему как боевому товарищу. Помог Андрей, душевно отнесся. А так мы не общаемся, отдалились. Да и странно было бы иначе, уж больно мы сейчас находимся в разных фазах. Сами посудите.