Трое в машине
Шрифт:
— Перестань, Жареный, перестань, — с беспокойством попросила она. — Слышишь, перестань! — В голосе ее звучала тревога.
А тот пел не слыша, и Демин давил на газ, не глядя на спидометр, а ветер скорости свистел и подвывал в стеклах. «Схожу с ума, чокаюсь! Хорошо, пусть».
— Надо поговорить, Жареный, слышишь! — закричала она, уже не пряча отчаяния. — С нами гад едет, гад, слышишь!
Жареный прервал песню. И Демин убрал газ и вздохнул с облегчением. «Наваждение, чертовщина, мистика...»
Жареный медленно развернулся к ней, как бы просыпаясь.
— Чо-чо-чо?
— Видишь? — она откинула платок,
— Борщишь, Татка, — сказал Жареный сонно, — На хрена?
Однако он отрезвел чуть-чуть,
— Он узнал меня!
— Такую красючку да кто не знает. Убери! — приказал Жареный. — Это же свой мужик, зря ты на него бочку катишь. — Жареный похлопал Демина по плечу, потом по шее, грубо похлопал, сильно, будто стараясь укротить незнакомого зверя, проверить норов. Демин сидел напрягшись, смотрел на дорогу. Дуло однако все еще торчало вплотную к его спине.
— Останови машину! — приказала она.
Демин затормозил. Навстречу показался «запорожец» с пухлым тюком на багажнике, кто-то возвращался с рыбалки.
— Не вздумай выскочить! — предупредила она.
— Зачем? — отозвался Демин. — Уж довезу, если взялся.
Жареный засопел, сердито и уже с угрозой обернулся к ней.
— Чего борщишь, спрашиваю?
— Надо поговорить, Жареный.
— О чем говорить, полчаса осталось!
«Ну и болван же ты», — отметил Демин. Жора Жареный, Георгий Долгополов, напарник Лапина, получивший десять лет строгого режима. Демин выключил его из жизни, как и Лапина, уверен был, что Долгополов сидит, упрятан прочно и надолго. А Жареный между тем сбежал. Простить его, амнистировать не могли — только побег. Тогда, на следствии, он был стриженый и худой, а сейчас обволосател и опух от пьянства, потому Демин и не сразу узнал его. Дерзкий малый Жареный, но неосмотрительный. Дубина, как и большинство дерзких. Живет очертя голову. Грабит средь бела дня, бежит из колонии, снова грабит. Видит же, что в ход уже пошло оружие и говорит «полчаса осталось», все еще не поймет никак, что план рухнул и надо создавать новый.
Демин понял их разговор насчет каина, казана, рыжиков и браслета. Он еще студентом собирал блатные слова, понимал, что значит «говорить по фене». Не было тут никакой мифической Фени, прародительницы жаргона, как ему сначала думалось, были офени — коробейники на Руси, торгаши, со своим условным языком.
«Думай, Демин, думай. И никаких решений пока. Слушай, Демин, слушай...» От их нового плана будут зависеть его дальнейшие действия.
Его дальнейшее бездействие — так вернее. С результатом, как он надеялся. В его пользу.
— Он узнал меня. Вел дело Лапина. И тебя он знает наверняка.
— По делу я всех мусоров знаю, — недовольно возразил Жареный. — Я их мозжечком чую, они у меня вот здесь. — Жареный похлопал по затылку, но не себя, а Демина, продолжая его усмирять на всякий случай, проверять. Потом погладил Демина и сделал вывод. — Нет, Татка, это не мусор, добрый мужик, слабак!
— Проверь его документы! — она уже паниковала. Жареный, однако, выполнить ее просьбу не торопился.
— Убери машинку, и поехали.
— Проверь документы, алкаш несчастный, сам убедишься! Вон там, в бардачке, у тебя под носом.
Жареный откинул крышку вещевого ящика, выгреб оттуда водительские права, прочитал вслух фамилию Демина, имя и отчество.
—
— Поищи другие, служебные, — подсказала она.
— Я вам сказал: там я уже не работаю, — подал свой голос Демин.
Жареный еще порылся в ящике, выгреб зажигалку, авторучку, и все это сунул себе в карман, будто боялся забыть перед скорым выходом кое-какие свои мелочи. Не найдя ничего больше, он опять нагло-дружелюбно повторил:
— Да это же свой мужи-ик. Довезет, получит четвертную и айда назад. Верно, мужик? Двадцать пять рэ на дороге не валяются. Давай трогай.
Демин выжал сцепление, включил передачу, поехали.
«Он либо совсем дурак, — решил Демин, — либо хитрая скотина и что-то задумал».
— Не дури, Жареный, это гад, ты ослеп, раскрой глаза. — Она решила, что Жареный не способен ничего задумать, поскольку все-таки дурак непробиваемый. — Ты выпил и ничего не видишь. Он узнал меня, ты слышишь! — Она звала его на помощь. — Нас заметут сейчас, он все сделает. Другой бы в рот воды набрал, довез, а потом бы побежал ноль два звонить! Но этот! Отчаянный гад, совсем не слабак, Жареный, решай!
Она боялась Демина, боялась!
— Помолчи! — огрызнулся Жареный. — Д-дура набитая, зачем карты казать? Баба есть баба. Верно, мужик?
Демин не ответил. Гладкий серый асфальт несся навстречу, ровное поле лежало по обе стороны, угрюмо торчали фермы высоковольтной передачи, и медленно шел по полю одинокий трактор вдали.
— Сейчас в рощу свернем, — продолжал Жареный ласково, — посидим на травке, потолкуем.
— А как же самолет? — спросил Демин. Во рту опять пересохло, слаб все-таки человек, привычка нужна собой управлять. В роще они его прикончат. У кого, у кого, а у Жареного рука не дрогнет. А она отвернется на минутку.
— А чего самолет? — беспечно ответил Жареный. — Не последний же. Один улетит, другой прилетит. И никакой трагедии.
Демин смотрел на дорогу, но видел, как Жареный подмигнул ей.
— Правильно, в общем-то, — сказал Демин.
— Что правильно? — проявил интерес Жареный.
— Насчет рощи. Семь бед — один ответ.
Жареный опять покосился назад, мол, заметь, соображает, и опять запел «все пройдет, как с белых яблонь дым», но не от души, а так, заканючил, как баба над шитьем, делая вид, что он не понимает того, что Демин-то понял все.
Она молчала. О чем она думала? Приняла рощу? Колебалась? Боялась? Строила свой план? Или гадала, как поведет себя Демин дальше? Ведь сама же признала: «Отчаянный гад, не слабак». Жареного просветила. Согласится ли он свернуть, «в роще посидеть на травке?..»
Если бы ее не было, он бы говорил с Жареным по-другому. И действовал бы иначе. Но она была. И ему одного хотелось — держаться достойно. В любой ситуации. Никакая подлая сила не сломит его, — так думал о себе Демин. Он не мог противостоять Жареному ни монтировкой, которая лежала под ногами, ни силой рук, которые лежали на баранке и должны были вести машину. Он хотел противостоять словом, тем человеческим, что отличало его от Жареного. Достоинством, мужеством. Тем, во что не верил Жареный, но во что верил и на что надеялся Демин. Достоинство, мужество ради нее — женщины. Во имя ее же спасения. Вера против безверия в конце концов.