Трое вне игры
Шрифт:
Ответа не последовало. Они даже не обменялись взглядами. Я не отступал:
– Что думаете вы, миссис О’Ши?
Она покачала головой:
– Вопросы такого рода задавать неэтично.
– Вы же знаете, мы состоим у мистера Хака на службе, – проворковала Сильвия Марси.
– Он замечательный человек, – объявила Дороти Рифф. – Действительно замечательный. Потому-то одна из нас и отравила миссис Хак, чтобы выйти за него замуж. Но только чего же она ждет? Ведь прошел почти год!
Я воздел руки к потолку:
– Элементарный здравый смысл. В делах такого рода нельзя торопиться, и, кроме того, замужество
Миссис О’Ши позволила себе негромко хмыкнуть.
– Я бы не удивилась, если бы это чучело Луэнт действительно вообразил подобную гадость. – В ее голосе сквозил металл, в темно-голубых глазах поблескивали льдинки. – Мистер Хак сказал, что вы будете задавать вопросы и что мы можем отвечать или не отвечать на них – на свое усмотрение. Не станем терять времени.
Я провозился битый час, сделав своих собеседниц гораздо более неприветливыми, но ничуть не более разговорчивыми. Хотя в беседе изобиловали свидетельства того, что женщины не питали друг к другу трепетной любви, и проскальзывали намеки, что Хак рассматривался каждой из них не только как источник жалованья, выбрать необходимую Луэнту красотку по окончании шестидесяти минут я мог бы, лишь прибегнув к гадательным картам Таро. Я был разочарован. Решив, что допустил ошибку, собрав их вместе, я поднялся, поблагодарил за терпение и помощь, сказал, что хотел бы поговорить с каждой по отдельности немного позднее, спросил, где можно с наибольшей вероятностью найти мистера Луэнта, и выяснил, что его комната находилась этажом ниже. Сильвия Марси вызвалась показать, где это, и мы двинулись вниз по лестнице. Она ворковала без умолку. Это было приятное, даже мелодичное воркование, но сколько же можно! Окажись я, как Хак, обречен слушать его ежедневно, то на вторые сутки я бы либо отделался от нее, либо послал за мировым судьей, чтобы совершить обряд бракосочетания.
На мой стук Луэнт распахнул дверь и пригласил войти. Первые четыре шага я прошел по узкому проходу, какие часто бывают в больших старых домах, где ванные встраивались позднее, но затем комната расширялась в просторное помещение. Луэнт предложил мне сесть, но я отказался, сообщив, что только что провел первую встречу с подозреваемыми и теперь хотел бы, если возможно, повидать Пола Таера, племянника Хака.
Мы поднялись по двум лестничным пролетам, которые привели нас на этаж, находившийся над швейной, пересекли коридор и постучали. Голос из-за двери поведал, что она не заперта.
Комната была невелика, и ни один дюйм ее не остался свободным. В ней стояли односпальная кровать, рояль и пара мягких кресел. Груды книг и папок громоздились на полках, лежали на столах, стопками возвышались на полу. Здороваясь, Таер, который оказался одного возраста со мной, сложенный как бык, вероятно, задумал переломать мне пальцы, но живо
– Так я и думал: вы все завалили, – начал он.
– Да? Каким же образом?
– Вы что-нибудь смыслите в музыке? – Он взмахнул рукой.
– Нет.
– Тогда я не стану пользоваться музыкальными терминами. Ваша идея вломиться сюда под предлогом, будто одна из дамочек прикарманила кусок пирога, предназначавшийся для Луэнта, грандиозно глупа.
– Очень жаль. Я предложил ее взамен идеи Луэнта о том, будто одна из них отравила вашу тетю.
Пол откинул голову назад и захохотал. Вновь обретя дар речи, он произнес:
– Она мне не тетя… хотя, впрочем, может, и тетя, раз дядя Теодор женился на ней. Она умерла в страшных муках. Я был потрясен. Несколько недель после этого я не мог есть как следует. Но предположить, что одна из девушек дала ей яд, – бред! Видите ли, Герман Недомерок просто свихнулся на всяких чудовищных фантазиях. Бог мой, и откуда в человеке такая безмозглая озлобленность?! Тем не менее я его верный союзник. Мы едины. Хотите знать, как страстно я жажду получить один-другой из луэнтовских миллионов, которые заграбастал дядюшка Теодор?
Я ответил, что хочу, но он уже не слышал меня. Он вскочил, широкими шагами подлетел к табурету возле рояля и сел, растопырив нацеленные на клавиши пальцы, запрокинув голову и закрыв глаза. Внезапно обе его руки упали на левую часть клавиатуры, и воздух содрогнулся, как от удара грома.
Последовали новые взрывы и раскаты, затем его кисти стали перемещаться вправо. Послышались скрипение и визг. Все прекратилось так же неожиданно, как и началось. Он обернулся и победоносно взглянул на меня:
– Вот! Вот как я жажду иметь эти деньги! Вот что я чувствую!
– Да-а, – произнес я с состраданием.
– Еще бы! Ведь будь у меня, скажем, пять миллионов, на доход с них я мог бы нанять оркестр из тридцати инструментов, который по часу в неделю играл бы в десяти крупнейших городах мира музыку будущего. Мою музыку!.. Может, вы думаете, что я тронулся? Что ж, вы правы, черт возьми! Бетховена и Бизе тоже в свое время считали свихнувшимися… А записи! Боже, какие записи я сделаю! Вернее, сделал бы. Вместо того чтобы вкушать блаженство, я торчу здесь. Я говорю о миллионах. А хотели бы вы услышать, каково в реальности мое финансовое положение?
Он отвернулся, склонился над роялем, и два пальца его правой руки заплясали по черным клавишам. Он держался в пределах одной октавы и прикасался к ним так легко, что, даже навострив уши, я едва расслышал слабое нестройное треньканье. У меня свело челюсти, я не вытерпел и подал голос:
– Могу одолжить вам доллар.
Он перестал играть.
– Спасибо. Вообще-то, меня тут кормят и голод мне не грозит… Кстати, вам интересен комментарий по этому поводу мисс Марси?
На сей раз он задействовал обе руки, в результате чего получилось не треньканье, а довольно бойко журчащее воркование. Это была мисс Марси – мисс Марси до кончиков ногтей, со всеми ее интонациями и вариациями, хотя в композиции Пола не улавливалось даже признаков мелодии.