Трое за границей
Шрифт:
— Я вам крайне признателен, — сказал он, — это совсем несложно. До Донаушингена я хочу доехать на поезде. Оттуда собираюсь пройти пешком до Гайзенгена, оттуда сесть на поезд до Энгена, а оттуда до Констанца поехать на велосипеде. Только чемодан я брать с собой не хочу, пусть он будет в Констанце, когда я туда доберусь. Пытаюсь объяснить этому болвану уже десять минут, но ничего не могу.
— Просто постыдно, — согласился я. — Некоторые из этих немцев-рабочих почти не знают иностранных языков.
— Я ему и в расписание тыкал, — продолжил англичанин, — и жестами объяснял.
— Вам трудно поверить, — заметил я снова. — Ведь все и так ясно!
Гаррис на англичанина разозлился; он хотел его выбранить за такую глупость: забраться в чужой стране в какую-то тмутаракань и решать маневровые головоломки, не зная по-местному ни одного слова*. Но я сдержал возбужденный порыв Гарриса, показав, как этот человек, сам того не подозревая, содействует важному полезному делу.
Шекспир и Мильтон в меру своих скромных возможностей пытались приобщить к английской культуре менее цивилизованных европейцев*. Ньютон и Дарвин смогли сделать так, что их язык среди образованных и мыслящих иностранцев превратился в необходимость*. Диккенс и Уида (те из вас, кто воображает, что литературный мир зиждется на предрассудках Нью-Граб-стрит, будут удивлены и раздосадованы тому положению, которое занимает за границей эта дома-всем-курам-на-смех писательница) также внесли свою лепту*. Но человек, который распространил знание английского языка от мыса св. Винсента до Уральских гор, — это британец, который, не желая или не имея способностей выучить хотя бы слово на каком-то другом языке, вояжирует с кошельком в руке по всем уголкам Европы.
Можно поражаться его невежеству, раздражаться от его глупости, беситься от его самомнения. Но факт остается фактом — он-то и англизирует Европу. Это для него швейцарский крестьянин топает зимним вечером по снегам в английскую школу, открытую в каждой деревне. Это для него извозчик и контролер, горничная и прачка сидят над английской грамматикой и сборниками разговорных фраз. Это для него лавочники и торговцы тысячами посылают сыновей и дочерей учиться во всякий английский городишко. Это для него владельцы отелей и ресторанов пишут в конце своих объявлений: «Свободное знание английского обязательно».
Если англоязычные народы возьмут за правило говорить не только по-английски, триумфальное шествие английского языка по планете прекратится. Англичанин стоит в толпе иноземцев и звенит своим золотом:
— Плачу, — кричит он, — всем, кто говорит по-английски!
Вот кто великий просветитель. В теории мы можем презирать его. На практике мы должны снять перед ним шляпу. Он миссионер английского языка.
Глава XII
Возвышенную душу англосакса в значительной степени угнетает приземленная страсть, согласно которой конечной целью любой экскурсии у немца должен быть ресторан. На вершине горы, в волшебной теснине, на глухом перевале, у водопада или вьющегося потока стоит неизменно набитый битком «Wirtschaft» [Таверна, трактир.]. Но как можно восторгаться пейзажем в окружении заляпанных пивом столов? Как можно предаваться историческим грезам в аромате жареной телятины со шпинатом?
Один раз мы, предаваясь возвышенным мыслям, поднимались на гору сквозь густую лесную чащу.
— А наверху, — горько завершил Гаррис, когда мы остановились перевести дух и затянуть пояса еще на одну дырочку, — будет дешевенький ресторан, где народ будет лопать бифштексы, жевать сливовые пироги и хлестать белое вино.
— Ты думаешь? — отозвался Джордж.
— Сто процентов. Ты сам знаешь, как у них это бывает. Здесь ни одной рощицы не посвятят созерцанию и одиночеству; ценителю природы не оставят ни одной вершины; все будет изгажено грубым и материальным.
— Я так прикинул, — заметил я, — мы успеем еще к часу, если, конечно, не будем копаться.
— «Mittagstisch» [Накрытый к обеду стол.] как раз будет готов, — простонал Гаррис. — Наверняка будет эта маленькая голубая форель, которую они здесь ловят. От съестного-спиртного в Германии, похоже, никуда не деться. С ума сойти!
Мы возобновили дорогу, и в прелести нашей прогулки праведный гнев был забыт.
Моя оценка оказалась корректной. Без четверти час Гаррис, который шел впереди, объявил:
— Мы пришли! Я вижу вершину.
— Где наш ресторан? — спросил Джордж.
— Не вижу... Но он где-то здесь, можешь не беспокоиться, чтоб ему было пусто.
Через пять минут мы были уже на вершине. Мы посмотрели на север, на юг, на запад и на восток, затем друг на друга.
— Вид грандиозный, да? — сказал Гаррис.
— Великолепный, — согласился я.
— Роскошный, — отметил Джордж.
— Наконец-то у них хватило ума, — сказал Гаррис, — убрать трактир с глаз подальше.
— Они его действительно, похоже, куда-то спрятали, — сказал Джордж.
— Рестораны не так уж и бесят, когда их не суют под нос, — сказал Гаррис.
— Если ресторан не торчит где попало, — заметил я, — то ресторан, конечно, идея хорошая.
— Да, но я бы хотел знать, куда они его поставили, — отозвался Джордж.
— А что, если нам его поискать? — воодушевился Гаррис.
Идея пришлась по душе. Мне было самому интересно. Мы договорились разойтись в разные стороны, затем вернуться к вершине и сообщить, как продвигается дело. Через полчаса мы собрались снова. Слов не требовалось. Все три наших лица ясно сообщали, что мы, наконец, открыли заповедный уголок Германии, который никто не успел осквернить, мерзко спекулируя пищей и выпивкой.