Трое
Шрифт:
– Далеко собралась… - пробормотал он тихо.
– Блядь, никому нельзя верить… Эх, шериф, шериф…
Мишель все стояла, выставив перед собой нож, напряженно вглядываясь в кусты. Мерл вздохнул, и , кивнув брату, пошел вперед.
Мишель ожидала увидеть кого угодно, ходячего, зверя, незнакомых людей, но только не Диксонов, с мрачными лицами выходящих из кустов.
Она глядела на них слегка расширенными от удивления и испуга глазами, застыв все в той же нелепой позе с выставленным вперед ножом.
Братья притормозили с паре метров от нее. Молчали. Смотрели. Их совершенно одинаковое выражение глаз, нахмуренные брови и сжатые твердо губы еще больше испугали девушку. Она помнила, что такое разъяренные Диксоны.
Молчание затягивалось, становилось удушающим, обволакиваясь вокруг них плотным коконом.
– Что вы… - Мишель не выдержала первая, заговаривая, опуская свое смешное оружие, - как вы…
– Это у тебя я хотел спросить, куколка, - голос Мерла был еще более хриплым и низким, чем обычно.
– Ты далеко?
– Я…
Она не знала, что сказать, переводя взгляд с Мерла на Дерила и обратно. Облизнула пересохшие от волнения губы, заметила, как оба брата тут же на них уставились, смутилась еще больше.
– Я… Не ваше дело. Вот.
Упрямо задрала подбородок. Она не будет отчитываться. Ни перед кем. Она уже давно свободная, давно самостоятельная.
– Ну да… - Мерл сделал шаг ближе, Мишель рефлекторно шагнула назад, подмечая краем глаза, как Дерил чуть сдвинулся вправо и вперед. Все-таки, натуры у братьев были звериные, они скрадывали ее, как добычу, отрезая пути отхода.
– Конфетка… Давай поговорим. Мы ничего тебе не сделаем, ты же знаешь… Ну побегала, и хватит…
– Нет, - неожиданно даже для себя резко и громко выкрикнула Мишель, - нет! Я не хочу говорить. И не хочу больше ни с кем быть! Ни с кем!
Внезапно губы ее задрожали, девушка какое-то время пыталась сдержать слезы, но не смогла. Крупные капли потоком полились по щекам, по мгновенно размокшим губам, стекая за воротник куртки. Мишель боролась с собой молча, не позволяя вырываться рыданиям. Она лишь на секунду закрыла глаза, и тут же почувствовала на себе тяжелые , жесткие, такие родные объятия Мерла. Вдохнула совершенно одуряющий запах его тела. От этого, такого знакомого, такого позабыто-незабываемого ощущения спокойствия, теплоты, надежной гавани в его руках ей стало даже не по себе. Мишель ведь думала, что все в прошлом, что больше никогда, никогда… Но теперь, когда он обнимал ее, прижимал к себе, чуть царапая креплением протеза, успокаивающе бухтел что-то на ушко, Мишель поняла , что отказаться от этого она больше не сможет. Как не сможет отказаться от ощущения невероятной цельности мира, охватившей ее, когда девушка почувствовала еще одни руки на своей талии и горячее , такое сладкое и родное дыхание Дерила на шее. Она просто тонула в забытых ощущениях, словно в бурном водовороте, внезапно подхватившем ее и понесшем в своих оберегающих объятиях далеко-далеко…
Девушка уже не отдавала себе отчет, что происходит, что делают с ней братья. Забыты были все мысли о том, что она им не нужна такая, что она никому не нужна. Забыты были горькие и , казалось, неистребимые ощущения от нежеланных прикосновений к своему телу. Потому что теперь она хотела, чтоб к ней прикасались, чтоб ее нежно и бережно трогали, целовали, ласкали.
И братья, между которыми она стояла, как будто в охранном, оберегающем кольце, сгорая от таких старых-новых ощущений, не торопились. Они, словно хищники, прижимались все теснее, трогали все настойчивее, целовали, сначала лишь едва касаясь, затем все сильнее и яростнее, чуть прикусывая нежную шею, тонкие плечи, сладкие местечки за ушками, словно оставляя свои метки, закрепляя за собой опять свои права на нее, права собственности. Теперь она их. Опять и навсегда. Больше никуда не денется. Больше они ее не отпустят.
Мерл , оторвавшись от ее шейки, резко потянул вниз за рукав куртку девушки, обнажая руки и плечи, дернул за майку, разрывая, добираясь до груди. Он уже понял,
Стресс и воздержание последних месяцев, когда они сначала искали ее как одержимые, потом смотрели на нее издали, страдая от невозможности прикоснуться, и особенно события последних дней и устроенная ради нее кровавая баня, давали о себе знать. Он ощущал себя не человеком уже, нет. Зверем, хищником, грубым и жадным, заполучившим , наконец, вожделенную самку после жестоких боев за лидерство.
Он резко рванул ремень на брюках Мишель, расстегивая и в один момент сдирая их с ног девушки. Еще одно длинное, оглаживающее движение рукой от шеи, нежной, чувствительной груди до тонкой, так податливо гнущейся под его пальцами, талии, подхват под ягодицы.
Мишель не успела охнуть, как оказалась на бедрах Мерла, спиной упираясь в тесно прижавшегося к ней Дерила.
Воздуха катастрофически не хватало, Мишель задыхалась, сходила с ума, ощущая обжигающие поцелуи Дерила на своей шее, глядя в ставшие бездонными, затягивающими, колдовски обволакивающими, глаза Мерла. Вот он еще раз чуть приподнял ее на руке, легко, словно она ничего не весила, и, все так же не отрывая от нее взгляда, медленно опустил ее на себя, входя сразу, полностью. Мишель ахнула , словно в первый раз , ощущая его в себе, выгнулась , упершись еще сильнее затылком в широкую и твердую грудь Дерила, закусила губу, утопая в глазах Мерла, в своих ощущениях, без шанса выбраться на поверхность. Водоворот подхватил и понес, покачивая в надежных, твердых объятиях, заставляя сходить с ума, захлебываться от жажды, дикого желания. Сквозь шум воды, заглушающий все другие звуки, прорывалось только хриплое сдавленное дыхание Мерла, собственные низкие, прямо таки животные стоны и лихорадочный шепот Дерила:
– Мишель… Мишель… Маленькая… А мне можно будет потом? Ты простила? Мне можно?
Мишель, не в силах, что-либо отвечать, только кивала головой, чуть поворачиваясь к нему, позволяя жадно припадать к губам, прижимать к себе все сильнее, ощущая, как твердые , с царапающими нежную кожу, жесткими мозолями, ладони плотнее обхватывают за талию и сильнее насаживают на Мерла. До ощущения невероятной тесноты, до сладкой боли. Мерл, зарычав громче и задвигавшись еще более рвано и сильно, наконец, кончил, прижавшись к ее шее губами.
Дерил тут же снял девушку с брата, не разворачивая ее, прижимая к себе упругими ягодицами, входя сзади. Мишель так и осталась висеть между братьями, ухватившись за шею Мерла, продолжая неотрывно глядеть в его все еще не остывшие от страсти глаза. Дерил шумно дышал ей в шею, резко и сильно двигаясь, перемежая поцелуи сбивчивым шепотом:
– Мишель, Мишель… Моя Мишель… Прости меня, Мишель… Прости меня…
Его не хватило надолго, слишком сильно было возбуждение, слишком долгим и мучительным был перерыв. Ее тоже.
После братья еще какое-то время стояли, не размыкая рук, не выпуская ослабевшую, практически повисшую на них девушку, словно боясь, что она опять исчезнет.
– Все, нехер дурить , куколка, - наконец прошептал Мерл, - ты - наша, ты с нами теперь навсегда. Что бы ни случилось.
Тюрьма встретила их восторженным гомоном.
Было совершенно непонятно, на кого смотреть в первую очередь.
Рик с идиотской улыбкой и цветным кульком в руках. Андреа с легкой тревогой, сменившейся практически осязаемым облегчением, когда братья ссаживали Мишель с байка в три руки. Гризли, с невероятным для его всегда невозмутимой физиономии проступающим паническим страхом в глазах, не выпускающий из поля зрения спокойно улыбающуюся Керол, неосознанно поглаживающую живот. Мишонн , как всегда, невозмутимая , с загадочной полуулыбкой на пухлых губах, и никак не умеющий оторвать от нее пожирающий взгляд, Мартинез.