Трофей для Хищника

Юта Анна

Женя задумчиво кивает.

— Ты не обижайся, — произносит она виновато, — но я тебя у себя тоже долго держать не смогу. Неделю, ну две, это край. Мой муж вернется от родителей, и спать тебе станет негде.

Я все понимаю, да и сама не стала бы дольше ее обременять.

— Не обижаюсь, Жень, — отхлебываю чай. — Вообще без претензий. У меня в планах быстро найти какую-нибудь работу и уже съехать куда-либо на съемную площадь.

Лицо Жени мне кажется насмешливым. Она, похоже, скептически настроена к моей уверенности, что я быстро найду работу. Она просто не знает меня, а еще над ней

не висит опасность снова оказаться в клетке у монстра, который контролирует каждый шаг и учитывает каждую копейку. Я вырвалась из плена и не собираюсь туда возвращаться. Особенно после побега. Уверена, если Марк до меня доберется, одной пощечиной он не обойдется и извиняться уже не будет.

Передергиваю плечами. Только не обратно! Что угодно лучше, чем вернуться к Марку.

У Жени вдруг начинает звонить телефон, и я невольно напрягаюсь. Мне становится до одури страшно. Пытаюсь себя убедить, что я все сделала правильно, очистила историю местоположений, не светила адрес в приложении такси, добиралась сюда автостопом, Марк даже не знает о Жене! Но под ложечкой все равно тревожно сосет.

Она переворачивает телефон экраном вверх, делает настороженное выражение лица и тянет зеленый ползунок вверх.

2

— Да, Луиза, — отвечает Женя деловым тоном. — Не сплю. Завтра? Утренняя смена? Да, я выручу.

У меня по спине ползет пелена теплых мурашек. Отлегло. Это был не Марк. Вот я стрессанула-то! Интересно, когда теперь паранойя меня отпустит?

— Похоже, твоя жажда быстро найти работу заставила Вселенную подсуетиться, — усмехается Женя, допивая чай. — У меня в ресторане сегодня уволили официантку, я выйду на замену. А ты можешь устроиться вместо нее.

Ресторан? Не предел мечтаний, конечно, для менеджера по персоналу с высшим образованием, но лучше, чем ничего. А с протекцией подруги шансы устроиться повышаются. У меня с собой не слишком много одежды, но брюки со стрелками и офисная рубашка найдутся.

***

Утро начинается со звонка. Мой телефон настырно вибрирует под подушкой. Я сплю тревожно и чутко, просыпаюсь на первых же гудках и от ужаса замираю, не в силах вынуть гаджет и посмотреть, кто звонит. На настенных часах в виде надкушенного яблока половина седьмого. Кто еще будет звонить в такую рань?

Выползаю из двуспальной кровати, в которой мы спали вместе с Женей, беру телефон. Как я и думала, Марк. Направляюсь на кухню, сжимая телефон в руке. А он продолжает вибрировать. Я знаю, что будет дальше. Но ведь мы не рядом! Он не может меня ударить. Не может ничего со мной сделать. А я всегда могу просто повесить трубку и выключить телефон.

Сажусь за кухонный стол, закуриваю и снимаю трубку на громкой связи. Нет сил держать Марка у уха.

— Эля? — его голос резким эхом облетает спящие шкафы. Но пока он не кричит, говорит спокойно. — Как это понимать? Ты где?

— Не с тобой, Марк, — собираю в кулак мужество, чтобы говорить с ним. Это объяснение все равно рано или поздно произойдет, мне не удастся вечно от него прятаться. — Я ушла. Я не хочу с тобой больше жить.

— Как это, не хочешь? Забыла, что ты моя жена? — во-от, в тон просачивается металл.

— Нет, не забыла, Марк, —

скрежещу сквозь зубы. — Я была твоей женой, а не вещью, в которую ты пытался меня превратить. Я подаю на развод. Не хочу больше ничего с тобой делить.

Затягиваюсь и выдыхаю дым. Марк не позволял мне курить даже на улице, даже раз в полгода, когда мне хотелось. Сейчас я могу себе это позволить. Я наконец свободна. Даже такая мелочь, а приятно!

— Ты там что, куришь?! — возмущенно раздается в трубке. — Мы же договаривались, Эля! Ты еще небось напилась? Говори, где ты, я приеду и заберу тебя.

От этих слов у меня внутри начинает что-то дрожать. Снова делаю затяжку и выдыхаю в телефон, будто это лицо Марка.

— Я не скажу, где я, Марк, — приятно это произносить. Приятно знать, что он бессилен меня найти. — Ты меня ударил. Я к тебе не вернусь.

— Малыш, ну я же извинился, — он включает сюсюкающий тон, каким он обычно разговаривал со мной после скандалов, доведя меня обвинениями до слез, до исступления. — Ну не сдержался. Бывает. Я пообещал тебе больше так не делать, помнишь?

— А в следующий раз ты не сдержишься и проломишь мне череп, Марк, — стряхиваю сигарету в пепельницу и наблюдаю, как из кончика струится густой тонкий ручеек дыма. Ожесточаю тон: — Я. Подаю. На. Развод!

На том конце повисает молчание, разбавляемое сердитым сопением.

— Эльвира? — наконец произнсит Марк. Я знаю и этот тон. Вкрадчивый. Заходящий как бы издалека. С него начинались наши ссоры. Именно с этого слова и с такого голоса. — Ты плохо понимаешь суть вещей? Ты моя жена. И… знаешь, как мы поступим. Если ты вернешься до полуночи, я прощу тебя. Ты ведь меня вчера опоила чем-то. Ты понимаешь, что так с мужем не поступают? Понимаешь же?

Молчу. Он начал свою обычную песню. Я наперед знаю, что это будет. Он будет задавать вопросы, давить, угрожать, предлагать более легкие альтернативы, если я соглашусь на условия. И сулить кары, если не соглашусь.

— Как я должен это расценить? Я естественно огорчен! — Марк чуть повышает голос и сразу понижает почти до шепота: — Но я прощу тебя, если ты одумаешься. У тебя есть время до полуночи. Но если ты так и продолжишь прятаться, я тебя найду.

Последние слова он договаривает жестко и сурово. Страшно. Мне снова до одури страшно. Он мастерски умеет меня подавлять.

— Поверь, Питер — город маленький. Маленький и тесный, — с горячим придыханием произносит Марк напоследок. — Я быстро тебя найду, и тогда ты пожалеешь, что вовремя не воспользовалась моей добротой.

Ярость затопляет душу.

— Добротой? Да ты тиранил меня! Ты только и делал, что устраивал мне скандалы! Ты… относился ко мне как к вещи! — меня переполняет возмущение и злость, которые я скрывала, когда мы были рядом.

Я в самом начале усвоила, что во время ссор нужно молчать. Он все равно меня подавит, а если огрызаться, будет хуже. У меня никогда не получалось отражать его атаки. Я до сих пор не понимаю, как он это делал. Я выбирала путь наименьшего сопротивления. Проще было сказать, что каюсь, и принять претензии к сведению. Только вот претензий с каждым разом становилось больше, пока он полностью не выжрал всю мою свободу и не стер границы в порошок.