Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»
Шрифт:
Но в данном случае все шло именно так, как Билл и предположил с самого момента появления этого парня. Проходя мимо Линзы, русский вдруг махнул рукой, лениво, но настолько быстро, что Бергман даже не заметил, как толстая длань вернулась на место, описав в воздухе полный круг. Если бы не Линза, с деревянным стуком вонзившийся лбом в стойку бара от удара по затылку.
Похмелье брало свое. Эйфория, которую испытывал еще мгновение назад Бергман, кажущиеся легкость и упругость тела исчезли при первом же его движении. Билл неловко плюхнулся на пол. Грохнув гитарой и свалив за собой табурет, ударился подбородком о лоснящиеся доски и замер, поняв, что сделал что-то не то. Истрепанные
— Сидеть, суки! — Страшный низкий крик точно ударил по головам тех, кто начал было привставать со стульев. Никто не понял смысла обращения русского, поскольку он кричал на своем диком наречии, но угроза была явной, да еще подкрепленная пистолетом, неожиданно оказавшимся в его руке. Он медленно поводил стволом по залу, словно выбирая первую жертву. Молодой хулиган, уложивший Линзу, так и не понял, что он натворил, и, сконцентрировавшись на противнике, живом и невредимом, двинул было в его направлении руку с револьвером, но тут же получил пулю в плечо, став той самой первой жертвой неприятного гостя.
— Я сказал, бляди, не двигаться!
Русский стоял в самом конце зала, спиной почти облокотившись на дверь, ведущую в кухню и ко второму, черному, ходу из ресторана.
— Веар из Джонни? — гортанно выдавил он, обращаясь к ближайшему от него черному, сидевшему за столом, уставленным пустыми пивными бутылками. Не получив ответа, гигант не стал переспрашивать, а несильно с виду ударил рукояткой пистолета по бритому затылку посеревшего не то от страха, не то от ненависти любителя пива. — Веар из Джонни? — снова, словно заведенный, повторил русский и двинулся к следующему столику.
— О’кей, парень, о’кей! — Высокий чернокожий парень в красной футболке с изображением крокодила и надписью «Фак офф» встал посреди зала, протянув вперед руки, показывая, что в них ничего нет. — О’кей, — в третий раз повторил он. — Твоя взяла. Если тебе нужен этот факаный пидор, не знаю зачем, то он здесь, на кухне.
Русский морщил лоб, с трудом продираясь через жеваную речь черного хулигана.
— Китчен? Ком он! — Согнутым пальцем он поманил к себе стоявшего с протянутыми вперед руками парня. — Ком виз ми. Гив ми э ган, — приказал он, когда Зуб, как звали в его окружении черного парня, оказался рядом с ним.
Зуб вытащил из-за спины такой же револьвер, как и у раненого наркомана, — широкая футболка навыпуск скрывала оружие, засунутое за пояс.
— Плиз, мистер. — Зуб улыбнулся, подражая деревянному акценту русского. Тот исподлобья взглянул
— Олл зе пипл маст ту кип сайленс!
— Все сидите спокойно, — перевел на более понятный язык Зуб, обращаясь к застывшей публике, замершей за столиками. — Я сам разберусь с этим засранцем.
На последних его словах русский слегка улыбнулся. Видимо, понимал он английскую речь лучше, чем выговаривал. Сунув поданный ему револьвер в карман пиджака, он легонько ткнул стволом пистолета Зубу в живот.
— Пошли. — Последнее слово было сказано по-русски, но Зуб прекрасно его понял и толкнул дверь в кухню.
Джонни дремал на узкой кушетке в комнатке, заставленной картонными коробками с виски, пивом, с пустыми ящиками вперемежку с разным мусором и хламом. В углу отдельной кучей лежали предметы, приносимые местными алкашами Мартину в качестве погашения задолженности за выпивку или продолжения кредита, — пара старых телевизоров, годных только для свалки, велосипед, несколько бейсбольных бит, мягкий холмик из разных предметов одежды — от джинсов до купальников, лазерные диски, книги, полиэтиленовые мешки с какой-то рухлядью.
— Подъем! — зарычал Игнатьев, подойдя вплотную к лежащему.
Джонни открыл глаза, пытаясь понять, что с ним происходит. Игнатьев, чуть нагнувшись, схватил его за ворот рубахи — почти новой, из крепкой хлопчатобумажной ткани, вероятно, из этих самых ломбардных запасов Мартина. Рубаха была хороша — даже не затрещала, когда Игнатьев потащил Джонни наверх и, чуть подержав почти на весу, швырнул его об стену.
— Ты что, больной? — вырвалось у Джонни, но он тут же понял, кто его разбудил. Этот русский громила, видать, слишком серьезная фигура, если даже Зуб — Зуба-то он хорошо знал как полного беспредельщика, для которого расписать человека бритвой или ножичком вообще ничего не стоило, — даже он сейчас стоял в сторонке со скучным видом.
— Я тебе покажу, блядь, кто из нас больной. — Игнатьев небрежно зацепил своей ручищей тахту и перевернул ее на копошащегося в углу Джонни.
— У-уй, — запищал придавленный подследственный, как про себя по привычке называл его Игнатьев. Его тонкий вопль оборвался после того, как Игнатьев наступил ногой на кушетку и перенес на нее всю тяжесть своего тела.
— Эй! — Он снял ногу. — Вылезай, гаденыш, у меня времени нет тут с тобой торчать.
Джонни выбрался на свет Божий, потирая спину и с трудом распрямляя ноги; он оставался сидеть на полу, боясь встать лицом к лицу с Игнатьевым.
— Быстро все рассказывай, сука! — Барон упер ствол пистолета в сморщенный от боли лоб наркомана. — Быстро, гад! Башку разнесу! Твой дружок подтвердит, что я не шучу.
Джонни невольно взглянул в сторону Зуба, тот печально усмехнулся и кивнул:
— Давай, Джонни, колись, а то этот псих здесь все разнесет. Я не знаю, что ты там с ним не поделил, но это меня не касается. Разбирайтесь и валите отсюда. Wild Russians! — с каким-то странным превосходством в голосе закончил свою тираду Зуб, внезапно приняв вид оскорбленного достоинства.
— Ты попизди тут еще, черножопый, — беззлобно буркнул Антон. — Ну?
Нервы Джонни, так же как и у Бергмана, были в полнейшем, как говорится, раздрае. Причина была, в принципе, одна и та же — отходняк. Только у Джонни отходняк был от более серьезных препаратов, нежели алкоголь… Из глаз его вдруг хлынули слезы, его затрясло, и изо рта вместо слов стало вырываться какое-то сдавленное мычание.
— Ты мне это брось! — Барон легонько ткнул его стволом пистолета в лоб. — Быстро все говори. Считаю до трех. Не скажешь, хуй с тобой. Пристрелю, а сам все равно разберусь. Раз.