Трогать запрещено
Шрифт:
Праздник.
Снаружи. Внутри радоваться его наступлению не получается. Произошедшее с Титовым больно давит на грудь, создавая ощущение скованности во всем теле. Я словно даже вдохнуть как следует не могу эти дни! На тренировках конечности кажутся непомерно тяжелыми. Вся плавность, которая и делает балет изящным, из моего тела куда-то улетучилась. Я больше напоминаю себе неуклюжий мешок с картошкой. Жуть! И хоть понимаю, что это состояние временное, что скоро мне обязательно станет легче, но по итогу – это слабое утешение.
С того вечера
Я попыталась. Я раскрылась перед ним. Мне было страшно. Мне было неловко. Мой возраст проигрывал перед его опытом. Но я, черт побери, попыталась! Он этого не оценил. А если и оценил, то не настолько сильно впечатлился, чтобы начать за свои чувства ко мне бороться. Что еще я могу сделать? Ничего. Хватит с меня унижений.
– Эй, Юляш, это что? Пижама с оленем? – вырывает из унылых мыслей смех папы.
Перевожу взгляд, он уже натянул на себя длинную кофту с рукавами. Принт у пижамы и правда своеобразный: красные штаны со снежинками и милейший лупоглазенький мультяшный олененок на кофте.
– Нравится? – улыбаюсь робко. – Я до последнего сомневалась…
– Спрашиваешь! Как я тебе? – крутится вокруг себя папа Степа.
– Ты в ней очень милый. Готова поспорить, работники твоей фирмы попадали бы в обморок, если бы увидели, что их генеральный щеголяет дома в пижаме с оленями!
– Зрелище не для слабонервных, и то правда.
Переглядываемся, посмеиваясь.
– По размеру хорошо?
– Идеально. Спасибо, малышка, – чмокает меня в щечку родитель. – Я так понимаю, у нас сегодня намечается пижамная вечеринка?
– Если ты не против? Будет у нас с тобой фэмили-лук. У меня точно такая же.
– Против? По-моему, это шикарная мысль, – сгребает разорванную подарочную упаковку папа. – Юль, ты, может, хотела встретить праздник с кем-то из друзей, а не торчать сегодня со своим стариком дома? Если так, чтобы ты знала – я совсем не против.
– Стариком? – взлетает моя бровь, выражая чистый скепсис. – Пап, ты себя в зеркало видел? Половине наших балерунов еще фору дашь. Тю, старик! И нет, Новый год – семейный праздник. Я хочу встретить его с тобой и никак иначе. Так, – вскакиваю со стула, потирая ладошки, – с чего начнем готовку? – ныряю в холодильник.
Сегодня в доме мы одни. И хоть наша чуткая домработница предложила помочь нам накрыть на стол, но мы с папой дружно запротестовали всеми руками и ногами. У Люды семья: муж, дети и внуки – полный дом, короче. Нас двое. Как-нибудь справимся с нарезанием салатиков. Не такое уж и хитрое это дело.
– Три часа дня, – бросает взгляд на часы папа. – Для начала мы сгоняем в магазин за продуктами. Идет? Не хочу звонить в доставку. А там уже сориентируемся.
– Ока-ай. Тогда полетела собираться?
–
– Заметано!
Богдан
Буквы, цифры, счета…
Все идеально, не подкопаться. Отработали по полной. Год выдался более чем удачный. Московский офис, как всегда, показывает лучшие результаты.
Откладываю наконец-то ручку и мажу взглядом по наручным часам. Одиннадцать. Час до Нового года. Вот это я заработался.
Другой на моем месте уже когти рвал бы в сторону дома. Я не рвусь. Откидываю голову на подголовник и закрываю глаза, растирая пальцами переносицу. Мазохист.
На столе снова вибрирует телефон. Кто это про меня вспомнил?
Дотягиваюсь до гаджета. Степыч. Провожу пальцем по экрану:
– Слушаю.
– Ну, ты там как? – настороженно звучит голос друга. – Судя по тону, настроение далеко не праздничное.
– Все в норме, Степ.
– Мне угадать, где ты сейчас?
– Даже гадать не надо. В офисе, – отвечаю за него. И так понятно, что он меня знает, как облупленного.
– То есть с Илоной все? Точка?
– Да, Степыч. Это окончательное решение, пересмотру не подлежит.
– Лады. Знаешь, что ни делается, все к лучшему. Будет еще и на твоей улице праздник семейной жизни, – смеется друг.
– Да даже если и не будет. Помру в одиночестве, не окольцованным – не велика потеря, – смеюсь в ответ.
– Так, ладно. Отставить самобичевание. Я так понимаю, ты собираешься встречать новый год в обществе бумаг в своем офисе? Так не пойдет. Давай, сгребай свою унылую задницу и приезжай к нам с Юлей.
– Нет, Степ. Спасибо за приглашение. Но откажусь.
– Не дури.
– Степыч, еще раз спасибо, но нет, – нам только “семейного ужина” сейчас не хватало. – Извини. Да и офисная бумага не такой уж и плохой компаньон, – пытаюсь свести все к шутке.
– Ладно, – озадаченно тянет друг. – Тогда первого приезжай. Или второго. В общем, Титов, мы тебя ждем. Уж в нашем доме ты всегда желанный гость.
Сильно сомневаюсь. И нет, не потому, что Данилов врет. Дело в его дочери. Юлька точно не рада будет меня видеть, после того, как я отправил ее домой, окончательно поставив точку в тот поганый вечер.
Три дня я запрещал себе думать о произошедшем. Степыч же сейчас все разбередил. Закрываю глаза, а вижу Юлю. На коленях передо мной. Ее губы, ее глаза, ее убийственно покорную невинность. Твою мать!
– Я знаю, – запоздало кидаю в трубку. – И благодарен тебе за это. Хорошо вам отметить, – отгоняя видение, в последний момент торможу себя от фразы “Юле привет” и просто прощаюсь с другом, сбрасывая вызов.
В тот вечер мне будто на глаза повязали платок, лишив зрения и раскрутив. Навешали хорошего пинка, отправив, как слепого котенка, искать путь, что мне уготован. Да вот только я заблудился окончательно. Потерялся в трех соснах и не знаю, что с этим дальше делать. Хоть убейте – все.