Троглодит
Шрифт:
– Они людяеди!
Не всякое знание добавляет радости в жизни. Я и без нее догадался, что меня ожидает, потому что самый главный троглодит по имени Кяфтар, выволок меня наружу и еще спросил своих соплеменников держа меня на вытянутой руке:
– Аб. баб. бы! Шашлык?
Те отрицательно закачали головами:
– Саб. бан. туй! Шурпа!
Так моя молодая жизнь благодаря демократии продлилась на лишний часок, ибо при личной диктатуре Кяфтара, я бы крутился уже на вертеле. А так проголосовали и определили меня в суп-шурпу. Смотрю, ордынцы подлецы, уже разожгли костер, снег в котле топят. Меня же отволокли обратно в избу и во избежание
Данила решил сделать передышку и многозначительно посмотрел на отдохнувшего Брехунца. Собрался с мыслями или нет? А в это время диссидент, не утерпел и все-таки повторил, свой каверзный вопрос, почему старуха осталась и куда ушли четыре ордынца, когда Брехунец попал в казан?
Отвечать надо было немедленно. О, вы бы только слышали, как ловко выкрутился мой дружок. В один ответ сумел увязать два вопроса.
– Куда, говоришь, ушли четыре ордынца, и почему старуха осталась при котле? – переспросил он критика.
– Да куда?
Данила выдержал паузу и добившись гробовой тишины, сказал:
– Старуха четырех ордынцев послала на тот конец острова, на солонец. За солью. Шурпа без соли, не шурпа.
Далее, наглый мой приятель, спросил Брехунца, кому дальше рассказывать, ему – Даниле, или вожжи удивительного повествования перехватит сам златоуст-краснобай?
– Спасибо, дорогой, что неизвестные мне детали осветил, – сказал Брехунец. – позволь я дальше сам расскажу, как из котла выбрался, как пятнадцать суток гарем содержал, как троглодиты прислуживали мне и пятки чесали, как охотники ордынцы лосей, оленей и медведей на стол поставляли!
Данила потянул меня из толпы. Придурок диссидент видя, что мы собираемся уходить неожиданно спросил Данилу:
– А что стало с теми золотыми, что ты проглотил?
– Ах, с теми, что я проглотил? – Данила помедлил с минуту, обвел толпу бесовскими глазами, в которых вспыхнул дьявольский огонь и важно ответил:
– Выскакивают до сих пор! На рентген ходил, еще три осталось! Если интересуешься нумизматикой, приходи с утра, с лупой. Глядишь и тебе повезет! Разгребешь что-нибудь!
– Га. га. га!
– О. го. го!
Толпа уважительным хохотом провожала нас. Когда мы отошли на приличное расстояние, я пожурил Данилу, что он не дал до конца дослушать историю про снежного человека. Мой дружок неодобрительно посмотрел на меня.
– Представляешь, соберутся вот так вот, мужики вокруг Брехунца и целый день его байки готовы слушать. Знают, что брешет, как кобель, смеются за глаза над ним, а все равно ничего с собой поделать не могут, подсели на его байки, просят, еще что-нибудь выдать. Болезнь у них, брехоманией по научному называется!
А мне было жалко,
– Ну и остались бы! – недовольно заявил я Даниле. – Интересно все-таки, как Брехунец выберется из котла?
– Да, элементарно! – небрежно махнул рукой мой приятель. – Я бы на его месте, продолжил так, что его увидала Гюльчатай и с ходу влюбилась в него. Естественно эта верная гусыня полезла к милому дружку в котел-джакузи, а за нею американка. Американки любят водные процедуры, жить без них не могут, каждый день ванны принимают, а там и Дульсинея. Можешь представить, как эту сцену распишет Брехунец?
– Да уж представляю! Только, все равно не вижу выхода! Сам же говорил, троглодиты, как волки по кругу с большими поварешками сидят вокруг костра, и ждут пока шурпа-варево из Брехунца сварится.
Данила с любопытством посмотрел на меня.
– О господи! Какой же Макс ты примитивный, неужели выход найти не можешь? Ну, представь себе только на минуту, что в это время из-за кустов на Росинанте выметается Дон Кихот и видит, как его несравненную, прекрасную из прекраснейших Дульсинею варят в котле какие-то три типа в волосатых шкурах. Рассказывать дальше, как он опрокидывает котел, как шипят дрова, как Гюльчатай ему на шею вешается…
– Пожалуй, не надо! – согласился я с ним, и тут же, мысленно проклиная себя, задал третий и последний вопрос. – Складно у тебя получается, не хуже чем у Брехунца. Только извини меня, нестыковочка у тебя маленькая выскакивает.
– Какая? – удивился Данила.
Я вроде того диссидента-критика рад был уколоть рассказчика.
– Как какая нестыковка? Есть то им надо всем? Сабантуй объявили! Народу тьма: три троглодита, три прекрасные, но голодные дамы, четыре ордынца, старуха с ними, Дон Кихот. Там наверно и Санчо Панса появится, а он поесть любит. Спрашивается, кого в итоге эта орава съела, старуху?
Дикими глазами смотрел на меня мой приятель. Потом, медленно выговаривая слова, спросил:
– А ты, рядом никого больше не видишь, кого можно съесть? Только ее?
Еще раз мысленно я обозрел этот уединенный остров посреди непроходимого болота и отрицательно мотнул головой.
– Никого!
Данила истерически захохотал:
– Москвич! Вшивота! Ой, не могу. Оставь тебя наедине с этими троглодитами и ордынцами, ты действительно старуху отдал бы им на съедение. Зачем она, эта старуха ордынская жить будет? В котел ее. И мою бабку заодно, и свою! И думать не надо, как ее можно спасти. Ты, Макс, от тележвачки тупой стал, любую хавку лопаешь, что тебе предложат, мозгами шевелить разучился. Га. га. га! У тебя старуха, значит, слабое звено! За борт ее, в котел, а ты на Лазурный берег пупок греть!
Ты что другого выхода не нашел? Забыл? Я ведь с ружьем туда пришел! Ружье есть, значит, лося убить можно! Можно кабана убить! Можно оленя на копье Дон Кихоту посадить. А ты, старуху предлагаешь в котел. Знаешь, ты кто? Безбашенный ты осел! Тьфу!
– Ты чего разошелся? – обиделся я. – Я сам, своими ушами слышал, как по телевизору говорили, большой человек говорил, что мы хорошо заживем, только тогда, когда старшее поколение вымрет. Мешает оно сейчас хорошо жить.
– А я наоборот, – зло заявил Данила, – за свою бабку горло ему перегрыз бы. И если бы надо было, то и за эту ордынскую глупую старуху, что сучья в костер подкладывала, сам полез бы в котел. Жалко мне их старых, ох как жалко!