Троил и Крессида

Чосер Джеффри

И в сад она спустилась поскорей,

Спеша предаться играм и беседам.

Три девы, родственницы, вместе с ней

Прогуливались там перед обедом:

Флексиппа, Тарба, Антигона. Следом

Прислужниц верных гомонящий рой

Кружил за ними в зелени густой.

Цветущий сад был обнесен забором,

Беседки и скамьи встречались там,

Песок желтел на тропках, по которым

Вдова ступала в окруженье дам.

Вдруг песня зазвучала

в лад шагам:

То нежный гимн во славу Купидона

Прекрасная запела Антигона.

"О бог любви, хвалу тебе пою,

Тебе клянусь я век служить отныне,

За милость многощедрую твою

Тебя, ликуя, славлю, господине!

Освящена твоею благостыней,

Отрадна жизнь моя, как никогда:

Забыта скорбь и не страшна беда.

О стреловержец! ты своею властью

В любви меня столь чудно одарил,

Что своему с трудом я верю счастью:

Мне сердцем предан тот, кто сердцу мил,

И не мрачится сей чистейший пыл

Ни тенью ревности или раздора,

Ни каплей лжи, ни пятнышком укора.

Умом и статью сущий Аполлон,

Тревог и бед отважный сокрушитель,

Столп верности, зерцало чести - он,

В премудростях любовных наставитель;

Воистину, душа его - обитель

Всех добродетелей! и наконец,

Он мой, да сохранит его Творец.

Полны услады дни мои. Кого же

Восславить мне и возблагодарить,

Как не тебя, о милостивый боже?

Теперь я знаю: надобно любить,

Дабы в душе всю скверну истребить.

Живя в любви, обрящешь совершенство,

И праведность, и вечное блаженство.

А кто любовь бесстыдством прозовет,

Кто скажет, что влюбленный, мол, подобен

Злосчастному рабу, - уж верно, тот

Завистлив или глуп, иль просто злобен

И полюбить всем сердцем неспособен:

Кому твой лук любви вкусить не даст,

Тот прежде всех ее хулить горазд!

Ужель потухнет солнце оттого лишь,

Что немощным очам любезней мгла?

Так и любовь хулой не приневолишь

Затмить свой блеск! Добру страшиться зла

Не должно; кто же сделан из стекла,

Тому пускай достанет разуменья

При драке не хвататься за каменья.

Что до меня, я повторяю вновь:

Я всеми силами души и тела

Люблю, любима, и свою любовь

К избраннику, что предан мне всецело,

Я сохраню до смертного предела.

Сперва в любви я видела врага,

Теперь навек она мне дорога!"

И смолкла песнь. Крессида же с волненьем

Спросила, на певунью поглядев:

"Трудился кто над этим сочиненьем -

Стихи

слагал и подбирал напев?"

– "Одна из самых знатных наших дев.

Она богата, хороша собою

И всячески обласкана судьбою".

"Что ж, это видно, - молвила вдова

Со вздохом Антигоне белокурой, -

А что, любовь и вправду такова?

Не много ль эта пылкая натура

Нахваливает милости Амура?"

– "Да, такова! Нет, лучше во сто крат:

И не исчислить всех ее отрад.

Зато изведать может их не каждый:

Что на людишек вздорных и пустых

Находит неким зудом или жаждой -

То не любовь! Она не для таких.

Светло ль в раю - пытайте у святых,

Поскольку им видней; а много ль смрада

В аду - про то спросить у бесов надо".

На речи Антигоны лишь одно

Вдова сказала: "Гляньте, как стемнело!"

Но все, что было произнесено,

Душою накрепко запечатлела.

Страх отступил, и, довершая дело,

Теперь любви незримая стрела

К ней в сердце погружаться начала.

Краса и гордость полдня, тьмы гонитель,

Небесный зрак (так Солнце я зову)

Спускался к западу, в свою обитель;

Уж светлые предметы в синеву

Окутались, и звезды сквозь листву

Забрезжили на тверди, мглой покрытой,

И в дом ушла вдова со всею свитой.

Когда ж, последних проводив гостей,

Сославшись на зевоту и усталость,

В опочивальне сумрачной своей,

Служанками раздета, вновь осталась

Она одна и тихо замечталась, -

Все то же ей на ум пришло опять;

Но нет нужды нам это повторять.

На ветви кедра за окошком спальной

Уселся соловей и песнь свою

Завел, незрим, в лучах луны печальной -

Должно быть, о любви; и соловью

Она внимала, звонкую струю

Ловя с отрадою в безмолвье ночи,

Покуда в дреме не смежила очи.

И вот ей снится: прилетел орел,

Крыла над нею белые раскинул

И грудь ее когтями распорол,

Оттуда сердце бьющееся вынул,

Свое вложил ей сердце в грудь - и сгинул.

Обмен же сей не причинил ей мук

И не поверг сновидицу в испуг.

Теперь оставим спящую Крессиду

И в царский воротимся мы дворец,

К уставшему в сраженьях Приамиду.

Он ждет вестей: отряжен уж гонец,

За ним другой и третий; наконец,

Пандар сыскался - и посланцев трое

Ведут его к царевичу в покои.

Пандар вбежал - и тотчас за свое:

Ни дня прожить не мог он без потехи.