Тролль
Шрифт:
— Альфа-самца? — переспросил Бай.
— А разве нет? Ты однозначно им об этом заявил. У горных троллей, насколько я знаю, сильно чувство родства. Как таковой вражды между стадами нет, все друг другу приходятся соратниками. И, судя по тому, в каких условиях они живут под землёй, это вполне оправдано. Пусть мы не тролли, но мы важны тебе, а это значит, что важны и им. Такова уж внерасовая сплочённость. К тому же, если вспомнить высказывание… О. У нас гости.
Заумную речь Дбалина прервал живой пример внерасовой сплочённости — обнажённый мужчина, дикарь, признанный троллями. Он подошёл к Баю, не обращая внимание на остальных. Обнюхал. Держался при этом
— Помните, на пути в деревню мы говорили о феях? — шепнул Филин, словно прочитав мысли Тролля.
— Понимаю, о чём ты, но нет, братишка, точно нет, это невозможно.
Дикарь долго смотрел на Бая, грязное лицо было хмурым. Лишь перед тем, как отойти, он оттопырил губу и издал пронзительный крик, суть которого так и осталась неясной.
Эпилог
Когда Злата нашла письмо, она чуть не лишилась чувств, взволнованная пропажей сына и неведением слуг. Слегка смятый лист лежал на обложке любимого романа Бая. Руки Златы дрожали, пока она читала. Как и всегда, почерк был аккуратным, а буквы — узорными, словно весь смысл заключался в этих узорах, а не в словах. Павлиний хвост буквицы доходил до середины листа. Чернила были подкрашены в зелёный и будто надушены.
О, любимая моя мама! Мечта возвела стену между мной и тобой, она разлучила меня с тобой… Только ты можешь дарить мне радость и оберегать. Но последнего мне не нужно, ведь съедает меня отрава аспида — влечёт дорога и ждут приключения. И нет у разума власти надо мной, ведь приказывает сердце. Не волнуйся, любимая моя мама, я не погублю самое себя, не позволю клинку неприятеля лишить меня жизни. Не ищи меня, любимая моя мама, ведь я избрал свой путь. Когда-нибудь я сам тебя найду. И ты будешь гордиться мной, ведь вернусь я героем.
«Долго сэр Ланселот так жил среди игр и забав. Но потом решил он попытать удачи в каких-нибудь чудесных приключениях».
Люблю тебя, моя любимая мама.
Письмо выпало из рук. Лицо Златы сморщилось, как у вот-вот готового завопить младенца, но женщина лишь болезненно скрючилась и тихо заплакала.
Её сын умер. Она знала, чуяла материнским сердцем. Умер, пускай и уехал прошлой ночью. Мёртв. Вместе с Дестриэ. Наивный, затерялся в лесах и утонул в болоте. Нет! Убит этими разбойниками, что устроили мордобой в «Туманном острове». Да, они убили его, но не сразу, в самом начале пытали. Просто так. Среди них была эльфийка, а все эльфы изуверы. Конечно же, сыночек страдал! Как же сильно он страдал! Ах! Злата заревела. Она знала, что её маленький Бай мучился, ведь материнское сердце знает! Ах!
Злата судорожно всхлипнула и лишилась чувств.
Слуги не на шутку испугались, когда обнаружили хозяйку чуть ли не бездыханной на земле. Тут же отнесли в покои и послали за лекарем. Последний, осмотрев немощную, пришёл к выводу, что виноват гуморальный дисбаланс и требуется кровопускание, каковое тут же произвели. И, вроде, помогло — Злата очнулась, но почему-то долго-долго рыдала. Лекарь объяснил, что это из-за мяса, и посоветовал соблюдать пост хотя бы три месяца.
Как только женщина, безо всякого поста, окончательно пришла в себя, то тут же бросилась писать письма сеньору, родственникам, влиятельным знакомым с просьбой помочь, разузнать, отомстить! Всю ночь после невероятно тягостного
Всю следующую неделю через постоялый двор Златы проходили отряды полицейских церкви Трёхликого. Постояльцы говорили, что это погоня за какими-то опасными преступниками. К тому моменту женщина уже пришла к выводу, что Бай, может, и жив. Не то чтобы материнское сердце ошиблось, разве слегка преувеличило. Жив-то жив, однако точно душою страдает! Привязался к дурной компании, которую разыскивают по всему королевству. Сынок умный, но очень наивный. Поверил, что они странствующие рыцари и попал в ловушку из собственного заблуждения. Ох, испортят они его! Злата знала, что испортят, чуяла сердцем материнским. Пристрастится Бай к меконину, слезам мака, или популярному у молодёжи абсинтуму. Злата не сомневалась, ведь сама когда-то была молодой.
Родственники в письмах сообщали, что о Бае ничего не знают, сообщали об этом и влиятельные знакомые, но все, как один, обещали воспользоваться своим влиянием хотя бы в том случае, если полицейские церкви Трёхликого схватят Бая вместе с разбойниками. Обычно после обещания они также делились слухами о патриархе этой самой церкви, который совсем недавно получил «таинственное» предложение от неизвестных господ. Несмотря на «таинственность» предложения, разговоры о нём Злата слышала даже от бродяг и слуг.
Вскоре полицейские стали возвращаться, приходили целыми отрядами, ночевали в постоялом дворе. Одного из них Злата узнала с трудом, ведь со сломанным носом десятник выглядел как самый настоящий торговец капустой, по трактату Ибн Сина, а не живодёр, каковым он был до этого. На вопрос: «Вы поймали гнусных бандитов?» — десятник ответил, что гнусных бандитов больше нет, и свой многозначный ответ никак не пояснил.
Как только нашествие полицейских церкви Трёхликого прекратилось, на замену им пришло массовое странствие гномов к Очаровательной горе. Деревенские дурачки утверждали, что это знак грядущей гибели мира, зажиточные горожане обвиняли королей и политиков. Десятки бородатых представителей старшего народа останавливались и в «Туманном острове» Златы. На вопросы о целях своего путешествия либо хмыкали, либо невнятно отвечали, мол, идут восстанавливать историческую справедливость.
Не прошло и недели, как рынок металла, цеховые забойщиков, плавильщиков, а вместе с ними все крупные держатели банков пали к ногам гномов, что возродили легендарную «гномскую сталь». Невероятно прочную, в меру гибкую, лёгкую, единственный минус — выглядящую не очень благородно, а именно как гладкая ржавчина. Канувший в небытие секрет был раскрыт и спрятан в недрах Очаровательной горы. Никто, кроме гномов, не допускался в подземный город. Нескольких воришек-эльфов, чудом проникших внутрь, тут же обезглавили.
Друг Златы, крупный во всех смыслах торговец-перекупщик, остановившись в постоялом дворе, долго жаловался женщине на кризис, в который гномы постепенно ввергают все остальные народы:
— Золотце моё, это будет самый настоящий крах! Крах-х! Мы жили при стабильном спросе на металл, но тут гномы его с лихвой покрыли. Звучит хорошо, да? Нет, звучит плох-хо! В дефиците будут все производства, кроме гномьих! Это затронет всех! Всех-х! Подорожает оружие, ткани, плотницкие будут брать втридорога, да и ваши все дамские вещички подскочат в цене!