Трон и плаха леди Джейн
Шрифт:
Слава богу, девочка держится скромно и сидит потупив глаза, пока с ней не заговорят. Досадно, что, когда к ней обращаются, она отвечает самоуверенно и смотрит в упор пронзительным взглядом. К счастью, герцог недолго с ней беседовал, иначе он понял бы, что скромность ее напускная! Но она покорится, она покорится моей воле, и в будущем это пойдет ей на пользу, ибо вскоре, Бог даст, она должна будет подчиняться господству мужа. Иначе зачем приехал герцог?
Со стола убрали, унесли скатерть, и девочек отправили в постель, как и всех слуг. Мы с нашим гостем переместились в гостиную, прихватив графин лучшего бургундского.
— Сударыня, — говорит герцог, — я должен обсудить с вами
Взглянув на Генри, я читаю у него по лицу, что он уже знает, какое это дело. Я начинаю злиться, ибо чувствую, что меня обошли. Мужчины наверняка приняли важное решение без меня. Что ж, они не получат от меня добро, пока я не разузнаю всех подробностей.
— Я собираюсь сообщить вам сведения чрезвычайной важности, которые вы не должны никому поверять, — продолжает Нортумберленд. — Король, к прискорбию, не переживет лета. В связи с этим назревает вопрос: хотим ли мы, чтобы леди Мария была его наследницей?
Я представляю себе хрупкого мальчика в Гринвиче, бывшего некогда гордостью и радостью своего отца и залогом продолжения династии Тюдоров. Мы знали, что он серьезно болен, но не думали, что конец настанет так скоро.
— Мне очень жаль его величество, — медленно произношу я, — и Англию.
— Да, и Англию, — эхом откликается герцог. — Именно за Англию я и боюсь. Ночью мне не дает уснуть тревога о том, что станется с этой прекрасной землей, когда Эдуард умрет, и что станется с нами.
— С нами? — удивленно переспрашиваю я.
— Да, с нами. Ибо мы все содействовали установлению протестантской веры в нашем королевстве, особенно ваш муж, сударыня. Вы действительно полагаете, что леди Мария отнесется к нам благосклонно, когда станет королевой?
— Она всегда по-дружески относилась ко мне и моей семье, несмотря на наши религиозные различия, — указываю я. — И, в конце концов, я ей родня.
«А вы, милорд, — нет», — добавляю я про себя, сладко улыбаясь.
— Ах, но она, сев на престол, потребует от вас, равно как и от всех прочих, сменить веру, — напирает Нортумберленд. — Она не потерпит протестантов у себя при дворе. А если вы откажетесь, то чего будет стоить ваше с ней родство и дружба? Сударыня, вы не вели с нею дел, как я; вы ее еще не знаете, вы не знаете, какой твердой она может быть, как она непреклонна в своих взглядах. Она фанатичная католичка и держит всех нас за еретиков. Ваш супруг, присутствующий здесь, был одним из главных проводников новой веры. Как она обойдется с ним? А со мной? Если мы не откажемся от наших убеждений, она станет нас заставлять. Сначала мы впадем в немилость, а затем нам придется опасаться за наши жизни. А так же, — многозначительно прибавляет он, — за нашу собственность.
Меткий удар, ничего не скажешь. Ему, как никому, известно, что мы с милордом, подобно многим другим крупным и мелким землевладельцам, разбогатели, урвав куски от владений распущенных монастырей и церквей. Мария вернет это все Римской церкви.
Я содрогаюсь. Вдруг я отчетливо вижу, каким бедствием станет смерть короля. И все же пытаюсь сопротивляться накатывающемуся страху. Я также знаю, что среди нас троих, собравшихся в этой комнате, больше всех рискует Нортумберленд. Ясно, что он сеет панику в надежде найти поддержку. Будучи, как и Мария, королевской крови, я не вполне могу поверить, что она дурно обойдется со мной и моей семьей. С другой стороны, милорд и вправду неистово поддерживал Нортумберленда — а до него Сомерсета — в проведении религиозных реформ, а это причина для беспокойства.
Что касается религии, должна признаться, что в душе я не религиозна. Я исповедовала католицизм, пока, под влиянием круга Екатерины Парр, не начала втайне склоняться к новой
— Марии никогда не вернуть меня в лоно католицизма. А также и моих дочерей, — говорит он. — Я не меньше вашего, милорд, предан протестантской вере. И предлагаю вам сейчас рассказать моей супруге, что вы задумали.
Прочистив горло, Нортумберленд оборачивается ко мне:
— Я изучал завещание покойного короля Генриха, Акт о наследовании и другие документы, где ясно указано, что Мария и Елизавета — незаконнорожденные. Обыкновенно считается, что незаконнорожденные не могут наследовать титулы и собственность, как могли бы законные наследники. В этом смысле корона считается собственностью; по этому поводу я советовался с законниками. Так что, — вкрадчиво продолжает он, — возможно было бы обойти их претензии на престол, и тогда, сударыня, законной правительницей Англии стали бы вы.
Что ж, это я уже себе представляла. Я вздрагиваю от смеси предвкушения с чем-то менее приятным. Я, королева Англии! Слава и богатства Англии будут принадлежать мне… Но хотелось бы мне обременять себя заботами правления? Мне нравится жить так, как я живу: в моей жизни много удобств, я имею много свободного времени для удовольствий и пользуюсь привилегиями своего высокого положения, не неся особой ответственности. Правда, что я честолюбива и — да-да! — корыстна (я спокойно это признаю), но моя свобода и частная жизнь не менее для меня ценны, а если я приму корону, то лишусь и того и другого. Более того, разве смогла бы я, женщина, руководить моими советниками и помощниками? Да еще и Нортумберлендом, который не успокоится, сделав меня королевой, а станет мне соперником? Я внутренне вздрагиваю. Конечно, я смогла бы править — в этом я не уступлю любому мужчине. Но хочу ли я этого? Разве не была бы я более счастлива, оставшись тем, кто я есть — частным лицом?
Герцог пристально смотрит на меня, пытаясь понять, о чем я думаю.
— По душе вам эта идея, сударыня? — спрашивает он.
— Нет. — Мне не потребовалось времени на обдумывание.
— Я так и предполагал, — говорит он, значительно глядя на моего мужа.
— Так вы уже все обсудили, — упрекаю я их.
У Генри смущенный вид, но Нортумберленд улыбается.
— Требовались некоторые уточнения, сударыня. От успеха моего плана зависит будущее Англии и наши судьбы, так что важно, чтобы мы все держались одного мнения.
— От него также зависит и ваша безопасность, — замечаю я не без злорадства.
— Естественно, — спокойно соглашается он. — Но признаться, сударыня, в моих планах не было посадить на трон вас. Народ вас совсем не знает и не поддержал бы вас против леди Марии, которой он поклоняется уже потому, что она дочь покойного короля.
— Так что было в ваших планах? — раздраженно спрашиваю я.
— Я верю, сударыня, что будущая безопасность и благосостояние нашего королевства и Церкви Англии находятся в руках наследницы следующей очереди, вашей дочери, леди Джейн. Нет, подождите, выслушайте меня, — просит он, видя, что я пытаюсь его перебить. — Если бы вы отказались от своих претензий, леди Джейн могла бы стать королевой. Она молода и красива, что идеально для моей цели, и она послушна. Но превыше всего она известна, не только в Англии, но и по всей Европе, своей ученостью и приверженностью истинной вере. Я не сомневаюсь, что нетрудно будет убедить народ принять ее в качестве своей властительницы.