Трон императора: История Четвертого крестового похода
Шрифт:
Никто в тот рейд не отправился в полном боевом облачении — надевать и снимать доспехи без помощи оруженосца почти невозможно. К тому же воины хотели ехать налегке. Совершить набег оказалось просто: жители ретировались в леса, предпочтя не встречаться лицом к лицу с вооруженными конными воинами. Без всякого кровопролития весь город перешел к крестоносцам. И там действительно оказалось полно провианта, скота, сушеных фруктов, корнеплодов, хлеба, масла и сыра. Отряд позволил себе отдохнуть и попировать остаток дня и весь следующий день, послав в лагерь весточку, что вернется с добычей, которой хватит всей армии на
На следующее утро воины двинулись в обратный путь, медленно и радостно, со всем добром. Многое из награбленного было погружено на баржи, посланные вслед отряду, но скот пришлось перегонять по суше, а он передвигается медленнее лошадей. Тридцать рыцарей и конных воинов числом поболе — всего их было человек сто — трусили не спеша, убаюканные мирным безлюдным пейзажем вокруг. Чтобы окончательно не заснуть, они распевали рыцарские песни и играли в «угадайку» в этот сонный облачный день…
Но тут их встретила засада из четырех тысяч конных византийцев.
Мурзуфл, должно быть, бросился в седло в своих новых пурпурных сапожках прямо перед собором Святой Софии сразу после окончания коронации и больше не спешивался. Он собрал армию, в сорок раз превышающую численность отряда, за которым охотился, и сразу двинулся на Филею, захватив с собой икону Пресвятой Девы в золотом окладе с каменьями.
Пилигримы закричали в тревоге, лошади под ними заржали, но и те и другие получили закалку в боях и привыкли к неприятным сюрпризам. Воззвав к Иисусу, франки побросали копья — враг подобрался слишком близко — и вооружились мечами и кинжалами, чтобы отразить атаку.
Когда позже участники битвы пытались пересказать, как все было, они приходили в такое волнение, что не могли точно описать ни одной подробности, но очень скоро стало ясно, что крошечный отряд пилигримов полностью разгромил византийцев. Греки повернули вспять и побежали, многие погибли, но ни один пилигрим не пострадал и даже не был выбит из седла.
Император Алексей V и его охранник в панике помчались галопом обратно к городу, но Отто и еще несколько рыцарей решительно настроились догнать их — это было личное дело для Отто, потому что он тоже винил себя за Мурзуфла. Пока Отто преследовал своего бывшего сокамерника, охранник Мурзуфла бросил императорское знамя. Лошадь под Отто рванула в сторону, но тем не менее от грека не отстала. Тогда Мурзуфл швырнул икону назад через левое плечо, а сам продолжал мчаться вперед, надеясь оторваться от погони.
Отто проглотил наживку, резко развернул Ору и первым оказался возле иконы. Будь Ора чуть побыстрее, Отто мог бы поймать святой образ, даже не покидая седла. А так ему пришлось спешиться и накрыть собою икону, чтобы никто из остальных всадников не лишил его трофея. Он прижал Пресвятую Деву к груди, произносил молитвы и воздавал хвалу ее именем всю дорогу обратно в лагерь, где подарил икону Лилиане и объявил, что если у них родится дочь, то зваться она должна Марией.
Только тогда Лилиана отпустила мою руку, за которую цеплялась последние два дня так крепко, что я уже не знал, смогу ли когда-нибудь держать смычок.
Бонифаций незамедлительно вызвал к себе Отто и объяснил сладкоречиво, почему простой воин (не говоря уже о его шлюхе) не может лично у себя оставить бесценную икону Пресвятой Девы. Германец воспротивился снисходительному тону,
Настоящим триумфом дня стало прибытие провианта, и в тот же вечер во всем лагере пировали и праздновали. Только Грегор, разумеется, не принимал участия в веселье. Он остался в хижине замаливать на коленях грехи Отто, то есть его успех. Мне заплатили, чтобы я играл на танцах до самого утра, но было трудно веселиться, когда я думал о мучениях Грегора. У Отто для брата не хватило терпения.
На следующий день по лагерю прокатился слух, что Мурзуфл вернулся в Константинополь и имел наглость сообщить горожанам, что не только не потерпел позорного разгрома, а, наоборот, одолел войско крестоносцев, устроивших засаду, с помощью чудотворной иконы Пресвятой Девы. Тогда ему задали очевидный вопрос: где же сейчас находится икона Пресвятой Девы? Не там ли она, где покоится пропавшая голова Иоанна Крестителя? Он заявил, что икона была незамедлительно спрятана в надежное место в одном из подземелий.
Я обещал Лилиане (и себе) не вмешиваться, но как только услышал это, то сразу понял, что нужно делать. Понял также, что один не справлюсь и останусь при этом полудурком в глазах Бонифация. Грегор был мне не помощник — он теперь не покидал хижины, разве только на время несения караула. Его брату, однако, мой план понравился, и он энергично взялся за его осуществление. Одолжил на короткое время священную икону у Бонифация (которому идея тоже понравилась, причем настолько, что он приписал ее себе) и принялся демонстрировать ее, курсируя на венецианском баркасе вдоль бухты. На втором баркасе сводный отряд барабанщиков громко привлекал внимание к святыне. Один огромный плакат, написанный по-гречески, сообщал правду о происшедшем под городом Филея и объявлял Мурзуфла трусом и лжецом; второй плакат призывал к возвращению на трон Алексея IV, законного императора.
Осуществлено все было как надо, но, по правде говоря, предпринятые меры не произвели ни на кого особого впечатления.
За исключением Мурзуфла. Он сразу понял, что ни Бонифаций, ни Дандоло, ни другие бароны не будут воспринимать его серьезно до тех пор, пока жив Алексей IV.
На следующее утро, когда воины завтракали, посреди участка, который занимал Бонифаций, упала стрела с привязанным к ней пергаментом. Никто не знал, откуда она прилетела; выпущенная с того берега, она все равно не долетела бы и до середины бухты в самой узкой ее части. Послание принесли Бонифацию, который и распечатал его.
Оно гласило на французском: «Это был Мурзуфл, и это было убийство».
Через час из дворца Влахерны прибыл официальный посол с шокирующим известием, что Алексей — царевич, претендент, император, нарушитель слова и сопливый юнец — умер естественной смертью во сне.
Новость облетела лагерь, ее восприняли молча, с ужасом.
В тот же день, но уже позже появился второй посол и объявил, что Исаак, узнав о смерти любимого сына, тут же умер от потрясения.
В столице больше не было четырех императоров. Остался всего лишь один.